Есть ещё один малоизученный момент. В человеке изначально заложен пафос освобождения от репрессивной социальной системы, который хорошо считывается в многочисленных творениях от Гомера до наших дней. Сериалы, книги, видеоигры – везде внимание приковывают противостоящие системе герои. Значит, нужно признать объективность этого чувства. Ты сочувствуешь и отождествляешь себя с этими персонажами. Это приятно и это глубоко в нас. Сам по себе пафос освобождения инстинктивный и не осознаваемо безрассудный, почти на уровне рефлекса. И в религии есть где этому чувству по-настоящему развернуться. Практикующий верующий рационализирует, что «борется против зла», хотя, возможно, просто испытывает некоторую приятность от ощущения сопротивления «злу». По сути, отличие погружающихся в пещеры пензенских затворников от белоленточных борцов против «тирана» минимальное и заключено в разной стилистике, обусловленной происхождением, воспитанием и окружающей средой.
Верующий страшится дьявола и князя мира сего, но он ему же и противостоит, как современный революционер Путину. Противостоит по-настоящему – до крови, до застенков, до пещер. Как истинный «воин света». Серьёзный подход к этим инстинктам и движение на поводу этих инстинктов – вещь несовременная и, честно скажем, отсталая. Зачем искать на свою задницу приключений и заниматься вандализмом в отношении себя, если сегодня на этом пафосе освобождения построена целая индустрия? Я, например, во время написания этой книги прохожу видеоигру «Evil within 2», испытывая те же самые чувства «борца с матрицей», избавляя свою повседневность от избыточной истерии, но не усугубляя свою жизнь обременительным противостоянием с властями или не менее обременительным и вредным для здоровья подвижничеством. Власть позволяет мне законопослушно жить и развиваться. Развитие государства зависит от суммы развития его граждан. Что ещё от неё нужно?
В игре ты победил матрицу и спокойно вернулся к своим обязанностям. А в реальности, конечно, эмоций куда больше, но и похмелье затягивается на годы, а то и на десятилетия. Церковь пытается уверить власти, что настраивает этот тимос пасомых таким образом, что в случае каких-нибудь проблем все верующие как по команде встанут под ружьё и лягут в окопы. Но это далеко не факт, поскольку церковь не признаёт власть конкретно этой команды, кому поёт сейчас дифирамбы, а сам принцип власти, поэтому опираться на неё вменяемый лидер не будет. РПЦ в этом отношении организация совершенно сервильная, а в нравственном отношении слабая. По слову одного из моих собеседников – «делать из христианства долговременную государственную идеологию, особенно же военно-государственную, стало совершенно невозможно, как невозможно вывести сторожевого кота. В самый ответственный момент он начнет урчать и ластиться, и все, на что он способен – воровать колбасу».
К тому же законопослушных верующих не так много. Многие считают власти «масонскими» и исполнителями роли «мировой закулисы» и готовы фрондировать по любому поводу, устраивая в качестве устрашающей акции крестный ход. И даже у тех, кто на словах показывает лояльность, всегда спрятан камень за пазухой. И да – у верующего всегда Закон Божий будет выше Конституции. Верующие, скорее, хотят «купить» власти своей лояльностью, а не реально лояльны. Впрочем, это как раз нормально.
Последняя глава будет повествовать о самой главной монашеской страсти. Именно уныние, а не гордость и не сребролюбие, является королевой монашеских келий. Сребролюбие касается только некоторых счастливых монахов, как кресло мерседеса касается лишь некоторых поп: благородное стяжание – удел избранных. Гордость, которую монахи прежних времён записали в королеву монашеских келий, уже давно не живёт в обителях. Гордиться, собственно, монахам нечем, хотя они с завидным упорством имитируют эту гордость, зная, что без этого внешнего лоска они не привлекут к себе боящихся жизни. Многие миряне преодолевают свой страх перед событиями жизни с помощью посредников (заступников), якобы имеющих особое дерзновение перед божеством. А посредник, если «зрит Бога», должен быть в определённом монашеском образе. Ангельском чине. Иначе веры ему нет. И хотя сам монашеский устав растит у подвизающихся завышенную самооценку, уважения к монахам в обществе уже не так много, как это было раньше, до революции. Сами же плачут, что подвига нынче днём с огнём не сыщешь. Чревоугодие монахи и вовсе уже за грех не считают, а на пьянство смотрят плохо, но с пониманием. В монастыре же тоска смертная, как тут не выпить? Большинство монашествующих всё же не блудники и пытаются соответствовать каким-то христианским нормам и следовать монашескому уставу. Но выглядит всё, конечно, жалко. Судя по издательскому тренду, подвижническая литература России акцентирует внимание «благочестивых» читателей на покаянии и на монашестве так называемых «последних времён», когда уже нет никаких духовных даров и спасать будет только плач о своих грехах. То есть рационализируется факт повального уныния в монастырях, что выдаётся за некое покаянное чувство. Стилистически это довольно похожие эмоциональные состояния…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу