Самуил Верников - Записки военного переводчика

Несколько минут, выйдя из машины, стояли мы у самой кромки карьера, потом комендант подполковник Василий Егорович Терехин сказал:

— Пойдемте к рабочим. А то сегодня все с начальством разговаривали. Теперь с рабочим классом поговорим.

Перевел слова коменданта представителю администрации, который стоял рядом с подполковником, и мы двинулись к одному из корпусов. Комендант рассчитал точно. Как раз подходила на работу вечерняя смена.

Коменданта узнали сразу. Смотрели, правда, с любопытством. «Зачем, мол, приехал?»

А подполковник уже знакомился с рабочими. Представитель администрации предприятия, сам еще в недавнем прошлом рабочий, с гордостью называл имена передовиков труда.

Подполковник присел на широкую скамью, расстегнул шинель. Достал портсигар. Предложил папиросы окружающим. К портсигару потянулось много рук.

Голоса: «О-о, папиросы!» (Немцы курят сигареты.) Но и от папирос никто не отказывался — ведь комендант угощает. Да и вообще с куревом тогда еще туго было.

Закурили. Для порядка помолчали. А потом начался разговор. Степенный, дружеский. О многом говорили в тот вечер. Но особенно запомнились мне слова старого шахтера, не раз слушавшего на митингах Эрнста Тельмана.

— Да, не послушались мы, социал-демократы, тогда Тельмана, не послушались. Не было у нас единства с коммунистами, вот фашисты нас и одолели. Спасибо Красной Армии: коричневую чуму из нашего дома выкурила, — говорил рабочий.

— Крепко запомнил я, как ошиблись мы, социал-демократы, когда против единства были, — продолжал шахтер, — поэтому очень хорошо, что теперь мы — и коммунисты, и социал-демократы — в одной партии. Единая партия. Здорово это!

Казалось, что глубокие морщины на лице шахтера — следы долгой и трудной жизни — разгладились. Глаза потеплели.

— Знаем, что с углем трудно, — говорил он, — а раз так, уголька даем больше плана. И еще больше дадим, те, на Западе, магнаты из Рура, нам волю свою не навяжут. Думали без угля Восточную Германию оставить. Не выйдет у них. Уже не вышло.

— Верно я говорю? — обратился он к товарищам.

— Верно! Правильно! — послышалось со всех сторон.

— Только и помощь нам нужна от комендатуры. Новые дома строим для шахтеров. Старый поселок на снос идет. Под ним угля много. А машин строительных мало, постройка домов тормозится.

Старый шахтер вопросительно посмотрел на подполковника. Может, не то он говорит? Василий Егорович ерошил свои густые волосы, улыбался.

— Переведите-ка. Задал он мне задачу. Машин-то у нас в комендатуре нет. Но мы посоветуемся с теми, у кого они есть.

Рабочие рассмеялись, услышав ответ. Смех был радостным, одобрительным. В районе знали: если что комендатура обещает, значит, будет.

Только никто из рабочих не знал, сколько настойчивости требовалось от коменданта, работников комендатуры, чтобы выполнить свои обещания. Однако слово наше всегда было законом. И когда через несколько месяцев я проезжал по улицам Нахтерштедта и видел кварталы новеньких, сверкающих свежевымытыми стеклами домов, вспомнился мне разговор коменданта со старым рабочим.

Но это было еще впереди. А сейчас продолжался разговор, ставший уже общим.

На десятки вопросов отвечал комендант. И о международном положении, и о жизни шахтеров в Советском Союзе, и о делах местных.

До войны Василий Егорович был профсоюзным работником. Может быть, поэтому подполковник отвечал так подробно. Каждый ответ — это маленькая, но обстоятельная справка, причем яркая, эмоциональная, убедительная.

Разговор наш продолжался бы еще долго, но загудела сирена. Начиналась смена.

Крепкие рукопожатия. На прощание старый шахтер просит еще раз перевести коменданту:

— Мы не подведем. Слово рабочего.

Выходим из помещения. Во тьме осенней ночи красивейшая картина — сотни ярких огней в чаше карьера. Они движутся, множатся. Это огни трудового Нахтерштедта, огни созидательных будней на немецкой земле.

И когда мы уже поздним вечером после долгого совещания в дирекции предприятия возвращаемся домой, в Кведлинбург, подполковник поворачивается с переднего сиденья машины и с теплотой в голосе говорит:

— Крепкий народ. Слово свое сдержит.

Я понимаю, что говорит он о том шахтере, с которым беседовал сегодня, о рабочих Нахтерштедта.

Что остается добавить?

Сколько я помню, угольщики Нахтерштедта из месяца в месяц перевыполняли план. И, конечно, не потому, что коменданту обещали. Главное в том, что на своей земле, для себя трудились и трудятся они — рабочие люди свободной Германии.