Александр Нильский: Закулисная хроника

Помощником управляющего при Федорове остался прежний же — Леонтий Филиппович Аубель, считавшийся оригинальной личностью. Наружным своим видом он олицетворял гоголевского Петра Петровича Петуха: был также необъятно толст и также тяжел на подъем. Однако, обладал физиономией не только приятной, но просто-таки красивой, в особенности же хороши были его темно-карие глаза. Он был весьма недурным пианистом и большим любителем кутежей. Аубель чуть не бочками пил водку, вина и пиво, и при том никто никогда не видел его пьяным. Воспитанники боялись его, как огня, и при встрече раболепно целовали у него руки.????? он частенько награждал их такими внушительными по???? что у виновных от боли искры из глаз сыпались.

Леонтий Филиппович был немного косноязычен, говорил неразборчиво и заикаясь. С воспитанниками постоянно бранился и всякие чувствительные экзекуции над ними любил производить в своем присутствии. Что же касается словесных внушений, то они были неподражаемы и анекдотичны.

При мне однажды вся школа провинилась перед ним тем, что в субботу, когда он разрешил питомцам уйти к родным до обеда, многие запротестовали и в урочные два часа по полудни стали требовать обычной трапезы. Аубель, совмещавший с должностью помощника управляющего обязанности эконома, возмутился такой дерзостью мальчишек, которые не позволяли ему быть верным призванию эконома и, собрав юных бунтарей в столовую, прочел приличную случаю нотацию.

— По…слу…шайте!.. госпо…да… Я должен… должен… должен… Я должен сказать!!! Сказать, что… всякий во…спи…танник… и не только… всякий…, но и… каждый… обязан…, и не… только… каждый…, но и… все…

Долго что-то непонятное говорил Леонтий Филиппович, вертясь около одного слова, и, наконец, внятно воскликнув: «свиньи!», громко отплюнулся и торжественно удалился к себе в контору правления.

Аубель заведовал всею хозяйственною частью по обмундированию школы. В его время воспитанники носили вместо нынешних шинелей и пальто так называемые плащи, которые не имели рукавов, но были с уродливыми коротенькими капюшонами. Обыкновенно они делались из грубого толстого сукна и общим покроем немного напоминали костюм тогдашних факельщиков.

Как-то узнает Леонтий Филиппович, что один из взрослых уже воспитанников, Стрельский, малый высокого роста, возвращается в школу по воскресеньям вечером без провожатого, вопреки установленному правилу, а в особенности Аубеля обеспокоило то, что Стрельский переходит Семеновский плац, который в старое время пользовался плохой репутацией, благодаря нескольким случаям грабежа. Призывает он к себе этого воспитанника и говорит ему:

— Г. Стрельский… я за вас… опасаюсь.

— Что так?

— Вы… по вечерам… ходите из дому… без… без… провожатого.

— Ну, так что ж?

— Как что ж? — изумляется помощник управляющего. — Ведь я… за… за… за вас… в ответе… Ходите по… по… по Семеновскому плацу… а это не безопасно… Мало ли что… может случиться… Там всякий… сброд… Вас могут обидеть.

— Не извольте беспокоиться, Леонтий Филиппович, до сих пор еще никто не обижал и не обидит. А уж если вы вызываете меня на откровенность, то признаюсь вам, что и я побаиваюсь…

— Вот видите!?

— Но только не того…

— А чего же?

— Я побаиваюсь, чтоб самого меня когда-нибудь полиция не заподозрила за мошенника…

— Как так?.. что за ерунда?

— Честное слово!.. Плащ у меня такой кургузый, что многие прохожие пугаются и принимают меня за мошенника…

— Вздор!.. В такие плащи… многие таланты… кутались, и… никто их не пугался!

Мне несколько раз привелось быть в компании с Аубелем во время кутежей, и до сих пор еще изумляюсь я вместимости его желудка. Он выпивал бесчисленное множество всевозможных питий и всегда был трезвее сотрапезников. Его могучую натуру не мог поколебать хмель. Однажды, после торжественного обеда в ресторане, компания засиделась до следующего дня, не переставая бражничать. Аубель был душою общества. Он с каждым в отдельности чокался и выпивал, приятно фантазировал на рояле, пел и дождался, когда некоторые из присутствующих успели выспаться и пробудиться. Он со всеми ними опохмелялся и, покидая ресторан в полдень, серьезно заметил:

— Да, господа… сегодня было… выпито хорошо… я сам это чувствую… а продолжать угощаться отказываюсь… Разве… одну только бутылочку коньяку… на дорожку… выпью!

Говоря о гувернерах, нельзя пропустить некоего немца М-сона, прозванного воспитанниками «косым бесом». н был бесконечно зол, мстителен, придирчив и деспотичен. М-сон терпеть не мог воспитанников, в свою очередь воспитанники ненавидели его. Он беспричинно преследовал их и подвергал наказаниям, а они в отплату всячески старались ему досадить, что доводило его злость до бешенства.