Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода

Сегодня Ян Ракита снова сбежал из общаги. Нет, над ним там никто не издевался, не обижал и, конечно же, не бил, но долго находиться в этом хаосе он не мог, тем более сейчас: сессия закончилась, а практика еще не началась. У студента, как у солдата, безделье всегда вызывает одну и ту же реакцию — дурь. Дурь разнообразную, многоярусную, изобретательную. Во время семестра тоже этого хватает, но в промежуточный период, дурь переходит все границы: если пить, то значит, до умопомрачения, если играть в карты, то сутки не вставая, если заниматься любовью — до беспредельного разврата.

Правда, если говорить о разврате, то это не про Яна. Он не то чтобы мальчик совсем нецелованный, но до полного контакта с девушками у него не доходило. На этот предмет у Яна была своя точка зрения. Ему хотелось не только животной страсти, но и возвышенного чувства, а с этим пока проблемы. Вообще он мальчик мечтательный и, хотя состоит студентом технического ВУЗа, к гуманитарным предметам его тянет не меньше. Он увлекается историей, втихую пописывает стишки, посещает картинные галереи и театры. Сейчас он был увлечен историей девятнадцатого века, особенно его, интересовали события этого периода связанные с Одессой и ему, как раз накануне попалось целых две интереснейших книги об этом. Больше всего его впечатлил подвиг прапорщика Щеголева во время обороны города в Крымскую войну, а еще больше сама личность Александра Петровича и, несомненно, его возраст.

Герой отражения англо-французской агрессии был в то время совсем молодым человеком, почти ровесником Яна, буквально чуть-чуть старше. Ему, за совершенный подвиг, сам Государь Император пожаловал Георгиевский крест и произвел в штабс-капитаны, минуя чины подпоручика и поручика.

А у Яна были проблемы, не воспринимали его взрослым созревшим мужчиной. Ему даже продавщицы иногда не отпускали вино, как раз государство надумало бороться с пьянством и алкоголизмом и ввело запрет на отпуск алкоголя лицам моложе восемнадцати. Вот, если бы он подошел к такой продавщице в погонах штабс-капитана, да еще с орденом, то она бы не стала сомневаться, есть ему восемнадцать или нет.

Фактура у Яна, конечно, была не очень, росточка среднего, худощавый, если не сказать худой, а самое главное лицо. Он частенько рассматривал свою физиономию в зеркале, особенно после обидных случаев отказа в выдаче порции горячительных напитков. Пытался даже отпускать усы, но получалось только хуже. Растительность на лице росла жиденько и как-то кустисто, не всплошную. Он быстро сбрил это «недоразумение» и стал ждать лучших времен. Лицо никак не подтверждало его возраст. Большие карие глаза, розовая гладенькая кожа и мохнатые ресницы добавляли детскости и срезали сразу несколько лет, а что поделаешь — генетика. Его отец рассказывал о себе, что в тридцать, ему от силы давали двадцать с небольшим. Как говориться, против природы не попрешь.

Такой внешний вид затруднял Яну переход к серьезным взаимоотношениям с девушками, да и вообще его обижало, что частенько к нему на улице или в общественном транспорте обращались «мальчик». Андрюхе Новаковскому хрен кто скажет: «мальчик». Везет же людям, усы, как у настоящего гусара и лысина уже пробивается в двадцать четыре года, а тут не то, что лысины, усы толком не растут.

Такие невеселые мысли одолевали Яна. Он прошел мимо снова сгоревшей кирхи и по Петра Великого направился в сторону моря. Шел он, не спеша, оглядываясь и рассматривая дома. Сюда, до кирхи и до Нового базара долетали бомбы с вражеских пароходов. Толку от этого было мало, разрушений и жертв практически не было, но сам факт заставил посмотреть Яна на кирху с б о льшим уважением, чем раньше, как-никак: настоящий свидетель исторического события.