Тамара Солоневич - Записки советской переводчицы

Французская секция.

Англо-американская секция.

Латино-американская секция.

Орготдел

Агитпропи прочее в том же «международном» духе.

Первое, на что я натолкнулась, был… негр. Согласитесь сами, что встретить негра в самом центре Москвы, все же большая редкость. Как затем оказалось, он был представителем американских негров и ведал пропагандой среди негров всех стран, где таковые могли обретаться. Он очень любезно указал мне, где конференц-зал.

В этом зале происходят заседания Профинтерна и стоит огромный, вдоль трех стен буквой П тянущийся стол, крытый красным сукном. На стенах, как водится, портреты вождей. На одной из боковых дверей — маленькая едва заметная вывеска:

Международный Комитет Революционных Горняков.

Вхожу. Два стола и два еврея: Слуцкий и Кушинский. Слуцкий, разъясняет мне, что ему нужна такая работница, как я, т. е. знающая языки, машинку, стенографию. Ему нужно привести бумаги Комитета в порядок. Комитет существует с 1921 г., но служащих в нем, кроме самого Слуцкого, до сих пор не было. Есть большой архив писем и протоколов заседаний заграничных секций комитета. Их нужно классифицировать по странам, нужно создать картотеку. Комитетом выписываются иностранные журналы по горной промышленности, нужно из этих журналов выбирать все, что касается добычи угля, руды, цветных металлов, роста безработицы среди горняков всех стран, скалы заработной платы, условия труда, коллективные договора…

Я слушаю. Все это так мало мне знакомо, ведь я вообще впервые познакомилась с горняками только два месяца тому назад.

Слуцкий говорит:

— Ничего, товарищ Солоневич, вы человек понятливый, а тут и товарищ Кушинский вам поможет. Мне придется теперь на месяц уехать. Надо, чтобы, когда я вернусь, комитет смог начать работать. Приобретете мебель, канцелярские принадлежности.

— Но ведь я к этой работе не подготовлена.

— Пустяки! Не боги горшки лепят! Теперь только надо согласовать ваше назначение с Горбачевым. Лозовский уже дал распоряжение вас от Гецовой перевести к нам.

— А если она не согласится?

— Это уж наше дело. Да вы, может быть, не хотите работать для мировой революции?

И Слуцкий смотрит на меня иронически-пытливым оком.

Вопрос поставлен ребром.

Я не успеваю, не соображаю, что ответить.

— Нет, нет, я пошутил. Вы ведь будете только технической работницей. Беспартийные делать мировую революцию не могут. И потом мы и спрашивать вас не намерены — хотите вы у нас работать или нет. Мы вас мобилизуем и кончено. Как член профсоюза, вы обязаны подчиниться. А теперь я позвоню Горбачеву.

Слуцкий берет телефонную трубку:

— Цека Горнорабочих? Дайте Горбачева… Горбачев? Слушай, мы решили взять Солоневич в наш комитет. Да, да, конечно, технической работницей. Что? Не согласен? Почему? Пусть зайдет лично? Ладно, сейчас ее пришлю.

У меня екает сердце. Идти к Горбачеву? Зависеть еще раз от Горбачева?

— Товарищ Слуцкий, я вам очень благодарна за то, что вы хотите предоставить мне работу. Но право же, я для нее не подхожу. Посудите сами. Я политически еще так мало подкована, я боюсь, что не справлюсь.

Но моя хитрость не удается. Слуцкий, как говорят в Советской России «заел».

— /Мы/ (он как то особенно подчеркивает это «мы») считаем вас подходящей. Идите к Горбачеву. Ведь вы же не хотите, чтобы вас исключили из профсоюза за неподчинение профсоюзной дисциплине.

Еще бы я этого хотела!

Иду к Горбачеву. Что значит лишнее унижение для советского человека? Он и без того унижен, пришиблен, раздавлен так, как ни один гражданин другой страны. Порой сам себе становишься до того противным, что не хочется жить. Оттого-то в советской России царит озлобленное настроение, нервы у всех обнажены, достаточно мелочи, одного слова, толчка, иногда просто взгляда, чтобы тут же на улице, в магазине, в учреждении разыгрался самый гнусный, самый неприличный скандал.

Я шла по лестницам и коридорам и чувствовала себя, как очень часто и раньше, жалкой рабой. В буквальном смысле этого слова. Снова и снова овладевало страстное, безудержное желание бежать от этой проклятой сатанинской власти, которая не дает человеку даже возможности самому выбирать себе работу, которая закабалила стошестидесятимиллионный народ, ограбила его, уничтожила лучших его сынов и с бесконечной наглостью обманывает весь мир, утверждая, что создала царство социализма. Бежать, да, бежать. Пусть заграницей я буду голодать и нуждаться, но я буду чувствовать себя человеком, а не машиной в руках каких то проходимцев.