Феликс Кандель - Врата исхода нашего (девять страниц истории)

Двух хороших допросов.

Почему? Не могу понять…

Мы же выдерживали больше. За нами никто не стоял. Ни посольство. Ни Америка. Ни ее президент. Нас раздавить — раз плюнуть.

Так почему — мы держались, а он сразу сломался?..

Я видел его после допросов.

Это был другой человек.

У него мотались глаза сверху вниз. Будто его сильно встряхнули, и он не мог никак успокоиться…

Почему? В чем дело?..

— Был один момент, когда я понял, что я сел…

Но я был к этому готов.

Я давно был к этому готов.

Я думаю, что этот корреспондент так быстро раскололся, потому что он вообще не представлял такой возможности, что он может сесть…

В семьдесят пятом или в семьдесят шестом нас вызывали всех в КГБ и предупреждали. Они говорили, что достаточно нажать на кнопку, и будет дело, тюрьма, срок… Как-то убедительно говорили!

Я переживаю все очень сильно, и я проиграл для себя эту ситуацию, и несколько дней не мог спокойно жить. Я думал о лагере, о тюрьме, о своем здоровье… А потом, — это очень наивно, но это на самом деле так, — я вспомнил речь адвоката Грузенберга на процессе Бейлиса. Он сказал примерно так:

«Здесь, под сенью закона, конечно, тебя не могут осудить: ведь ты невиновен. Но если это все-таки произойдет, то ты должен понимать, что ты не лучше и не хуже сотен тысяч евреев, которые шли на костер с возгласом «Шма, Исраэль!», и что это может случиться с тобой…»

И я перенес это на себя.

Значит, могут меня осудить.

И утвердился, и приготовился к этому…

— Он плохо знал советскую систему, этот журналист.

Он ничего не понимал…

Хоть и писал о России. Жил в России. Наблюдал и спрашивал.

Это нельзя понять. Это можно только почувствовать. Спинным мозгом, что ли… Генетически.

Мы готовы к посадке. Готовы от рождения. У нас есть историческое ощущение такой возможности. Потому что нас уже сажали. Отцов наших сажали. Или еще посадят…

Мы практики, а этот журналист — теоретик…

— Когда сидишь пятнадцать суток и видишь отношение милиции к тебе и к другим, понимаешь, что ты на особом положении. Значит, пока все идет хорошо. Есть команда…

Мы чувствовали кожей своей: что она может, эта система, в этот момент, а чего она в этот момент не может. У нас не было никаких сомнений: когда они захотят, они сделают. Но пока нет команды, мы никуда не пропадем, с нами ничего просто так, случайно, не произойдет. Потому что мы товар. И за нас отчитываются поголовно.

Не случайно милиция сама разгоняла хулиганов, которые приходили к синагоге бить евреев. Клочья от тех только летели. А не лезь сам. Не своевольничай без команды…

Ситуация чисто фаталистическая. Ты не можешь ее изменить. Дело на тебя уже готово, поэтому тебе бояться нечего. Сегодня ты под защитой КГБ. Сегодня есть команда: не бить! И ты знаешь: сегодня бить нельзя. У них есть, конечно, желание ударить, но нет команды…

Но бывали такие моменты, когда ты, вдруг, чувствовал: ой-ой-ой! — сегодня прошла команда — можно бить!

И они били…

Но это надо чувствовать, все эти тонкости.

Этого со стороны не понять.

Даже корреспонденту крупной зарубежной газеты…

А что тогда говорить о простых туристах?!

— Мне позвонила женщина, туристка, с которой мы уже встречались, и сказала, что приехала ее подруга из Манчестера, и что она в критическом положении.

Они ее преследуют, они ее пугают: она сидит в номере и дрожит. «Это смешно, — говорит туристка, — но помогите ей как-нибудь, защитите…» А мы — отказники. Мы только что после допросов, арестов, обысков… Это смешно — но надо защищать.

Мы поехали в гостиницу, взяли ее, привезли домой.

Она вся дрожала…

Мы посидели, поговорили, попили чайку — успокоили.

Когда мы вышли из дома, я увидел, что они проводят демонстративное конвоирование. Они просто шли за ней по пятам. В затылок. Она заходила в телефонную будку, и они залезали туда вместе с ней. Это было, как в кошмарном сне…

Когда мы сели с ней в такси, подошел один из агентов и громко сказал шоферу, чтобы он потише ехал. Чтобы они могли следовать за нами…

Почему они ее выделили?

Не знаю…

— Мне позвонил турист и сказал, что хочет приехать ко мне.

Я говорю: приезжайте.

Нет, говорит, вы за мной зайдите…

Я потом спросил у других, почему это он так?

А он боится, говорят. Он один по Москве не ходит…

Честно говоря, я и сам бы боялся… Неизвестность. Страх, что они раздувают. Поезжай, к примеру, к Иди Амину: хоть ты американец-разамериканец, съели тебя — и привет…