Феликс Кандель - Врата исхода нашего (девять страниц истории)

Что же тогда остается?

А остается нам одно.

Спросим отцов своих, спросим еще живых дедов своих: с ними уходит наша память, память российского еврейства, наше прошлое, наша связь с поколениями, наша теперешняя связь друг с другом. Спросим отцов своих. Сохраним малые крохи. Передадим дальше, детям и внукам.

Пусть каждый расскажет, что помнит. Пусть каждый сбережет, что сможет. Пусть хотя бы назовет детям имена дедов своих и прадедов: мы и того не знаем. Мы ничего не знаем. И начать надо с малого. Главное в этом деле — начать! Поторопиться! Уцепиться за факт, за нерв сегодняшний! Пусть потом придут старательные, дотошные, архивно-музейные, что осмыслят и объяснят, не спеша, — пусть!

Мы, евреи, небольшой народ в этом мире. Нам — держаться сообща, помогать, облегчать, советовать. И история наша, традиции — единственное, что спаяет, что способно спаять.

А без этого: голые, посреди голого поля, в окружении прожорливого зверья…

И вот теперь, сейчас, еженедельно, каждую субботу сходятся евреи к московской синагоге: в любую погоду, в любое время года, всегда.

В Москве, на улице Архипова, совсем рядышком с самыми главными государственными и партийными учреждениями стоят по субботам толпы евреев и спорят, и беседуют, и сватают, и знакомят, и просят помощи, и решают в который уж раз кардинальный вопрос века: ехать или не ехать?

— Что тут такое? — спросит случайный прохожий.

— Бейт-кнесет.

— Что, что?

— Синагога, вот что. Си-на-го-га…

И покачают головами одни. И поспешно уйдут другие. И пробурчат что-то третьи, малолестное, а то и нецензурное. А четвертые, остановившись, долго будут глядеть с изумлением на здание с колоннами, на толпу вокруг, будто удивительнее зрелища и не видывали: евреи у синагоги…

Тихо здесь в будние дни. Тихо и пустынно…

В будние дни тихонько пройдут поутру старики-евреи, шаркая подошвами, кашляя и задыхаясь, спустятся сверху, с Маросейки, или с трудом взберутся снизу, с Солянки, — и опять пустынно, и транспорта немного, только пробежит мимо шустрый корреспондент из «Советского спорта», чье здание рядом, вплотную к синагоге, да выедет машина из гаража напротив, да встанет столбом случайный зевака на узком тротуаре, с удивлением разглядывая незнакомые письмена над входом: что это? откуда это? персидское, египетское или, может, бушменское?…

А то еще подъедет одинокий катафалк, и внесут внутрь гроб, и войдут плачущие родственники, а через малое время и они уедут, тихо, медленно, почти шагом, а старики из синагоги пойдут следом, до поворота, провожая раз за разом, одного за другим…

Так здесь в будние дни. В обычные дни. В дни непраздничные. Даже агентам нечего делать тут. Даже милиции…

Но вот приходит день, особый день, издавна ожидаемый, и заранее уже сговариваются евреи, созваниваются, отменяют на этот вечер всякие кино и театры, футболы и хоккей.

И милиция уже готовится, продувая заранее свистки и мегафоны. И агенты готовятся, проверяя фотоаппараты и магнитофоны. И дружинники, выделенные для этой цели, получают инструкции. И спецмашины занимают посты в окрестных дворах. И автобусы. И «воронки» — на всякий случай…

И засветло еще перегораживают улицу понизу и поверху, чтобы не ходил транспорт…

И засветло еще густеет поток евреев от метро к синагоге…

И засветло еще надо пройти внутрь, потому что потом не пробьешься, не влезешь, не увидишь, как понесут Тору, не услышишь кантора…

А поток все густеет… А народ все прибывает… И улица Архипова уже, кажется, не может вместить всех желающих… И зажигается первая звезда…

Это — удивительный день в году.

Это — день единственный.

Это — праздник «Симхат-Тора»…

Откуда мы такие жизнерадостные, евреи? Ну, откуда?!

Вот отплясывают на улице Архипова, прямо на мостовой, молодежь со стариками, поют песни, целуются, пьют вино, поздравляют друг друга с праздником — с чего бы это? с какой такой радости?..

Не с достижений же советской власти. Не с бодрых песен советских композиторов: «С каждым днем все радостнее жить…» Не с утверждений отмененных вождей: «Жить стало лучше, жить стало веселей…»

Так откуда это у нас? Неужто не переводилось подобное в нашей истории, в наших традициях, когда народ пел и плясал, несмотря на гонения, убийства, издевательства с притеснениями? Неужто такое не переводилось?…

Каждый год, осенью, приходит этот день, удивительный день, неповторимый день, когда собираются евреи Москвы на улице Абрама Архипова. И если раньше приходили сюда считанные сотни, и вели себя скромно, и пели потихоньку, и расходились быстро, то теперь собираются тут тысячи и тысячи, и поют, и танцуют, и хохочут до ночи. И опять, как прежде, вся улица Архипова нашпигована агентами и переодетой милицией, но теперь это почему-то не страшно, теперь тут не только молодежь, которой терять нечего, но и старики, но и средний возраст: подходят семьями, с бабушками-внуками, встречают знакомых, друзей, родственников, сталкиваются с сослуживцами, а то и с начальством своим — вот уж совсем конфуз!