Нина Бродская: Хулиганка

Мама родилась и воспитывалась в семье слепых родителей. Детство ее проходило в постоянных заботах — как прокормить семью, где-то что-то продать и заработать на хлеб. Уже в 6–7 лет с самого раннего утра она уходила с бабушкой торговать, а возвращалась к ночи. В моего папу она влюбилась, когда ей было 13, а ему 17 лет. Они поженились, и у мамы вскоре родился мой брат Леня.

Мои дед и бабка по материнской линии были очень добрыми и, конечно, бедными людьми. Говорили, что дед Арон слепым был с детства, а бабушка ослепла в результате заболевания «черной оспой». Кто-то их свел вместе. Так они и стали жить, а потом появились трое детей.

Дед часто любил сидеть на кухне, слушая радио и перебирая пальцами какую-нибудь книгу. Говорят, что слепые люди видят пальцами, это правда. Дед был абсолютно лысый, с большими седыми усами. Многие его называли Буденным.

У меня была и есть сестра — двоюродная сестра Поля. В отличие от меня она росла очень слабой, хрупкой девочкой, которую то и дело обижали дворовые мальчишки, и она мне каждый раз жаловалась. А я ее защищала. Кончилось это тем, что стоило мне появиться у нее во дворе, как все ребята разбегались по домам. Когда Полине было лет 17–18, она вышла замуж, у нее появился маленький ребенок, и жила она тогда вместе с моей бабушкой. У Поли были свои заботы, а бабушка пребывала не в лучшем настроении. Однажды, когда Поли не было дома, мне позвонила бабушка и сказала, как бы жалуясь на Полю: «Ниночка, ди ферштейст ов идиш?» Что по-русски означало: «Ты понимаешь по-еврейски?» Самое смешное — это то, что моя бабушка была из Польши. Она разговаривала по-русски, как я по-татарски, мешая еврейский, русский и польский языки, а когда ругалась нецензурно, то у меня складывалось впечатление, что она до конца не понимала значения этих слов. Так вот, моя бабушка говорит мне: «Дайн швестр Поля — а за курве, а за блядь! Зи эт мир а зой издевается». По-русски это значило: «Твоя сестра Поля… она надо мной так издевается!» И при этом бабушка меня спрашивала, понимаю ли я по-еврейски? По-моему, и без того понятно! Услышав эти изречения, я выронила ложку из рук и начала хохотать. На следующий день я рассказала об этом кому-то из «Москонцерта», где я в ту пору уже работала, и через несколько дней эти фразы стали летучими: половина артистов «Москонцерта» повторяла их. Что касается моей другой бабушки по линии отца, то первые мои воспоминания о ней относятся к тому периоду, когда мне было два года.

Говорят, что люди не могут помнить столь раннего периода своей жизни, но я не могу с этим согласиться, поскольку отдельные фрагменты из моего раннего детства остались в моей памяти. Бабушка лежит под вишневым ватным одеялом, а я, увидев ее, забилась в угол. Она неотрывно смотрит на меня, не сводя глаз, как будто хочет что-то мне сказать. Она была парализована, и через некоторое время ее не стало. Ей было, моей бабушке Кате, всего 54 года.

Может быть, вы не поверите, но я росла милым и добрым сорванцом, без каких-либо комплексов. В два года, как говорят мои родители, я, сидя на горшке, распевала «Гимн Советского Союза», от ноты до ноты, размахивая ручонками как исправный дирижер оркестра.

Однажды мои мама и тетя взяли меня в гости, куда нужно было ехать на автобусе. Вдруг ни с того ни с сего я запела на весь автобус. И как вы думаете, что именно могла петь трехлетняя девочка? «Замела метель дорожки, запорошила» из репертуара Клавдии Шульженко. Автобус замер, я продолжала петь, а по окончании — все захлопали в ладоши.

Странно и обидно, что, став взрослыми, мы теряем так много — эту свободу чувств и непринужденность! Как порой в жизни нам не хватает этих качеств! И так хочется иногда вернуться снова в детство, ощутить все заново. Но, увы!

Мои мать и отец были очень дружны с моим дядей (братом отца) и его женой Марией (подругой детства). У них никогда не было своих детей из-за женских проблем тети Марии, которая всегда мечтала иметь хотя бы одного ребенка, и всю свою нерастраченную любовь отдала мне.

Когда мне было несколько месяцев от роду, мать кормила меня грудью и обнаружила, что она снова оказалась беременной. Тетя Мария, или как я ее всегда называла — Маня, просила мою мать отдать меня ей, а когда появится на свет новый ребенок, он останется с моей матерью. Но мать наотрез отказалась это сделать, и я осталась как бы баловнем обеих любящих меня женщин. Я постоянно ощущала любовь Мани, которая баловала меня, и, покупая мне ту или иную вещицу, старалась накрепко привязать меня к себе.