Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Особый отдел, за которым мы числились, расформировался и нас "по этапу" махнули в Архангельск.

Архангельская тюрьма…

Контраст между Вологодским "санаторием" и нашим теперешним положением был резкий.

Камеры на запоре. На тюремном дворе пулеметы в углах. Связь по тюрьме и с внешним миром слабая. — Перестукиваемся. Переписываемся. И ползут слухи о расстрелах.

Слышно, что действует комиссия Кедрова и Ревекка.

То и другое знаменитость. Где они — там массовые расстрелы. Но покуда ничего определенного.

Однако ждать пришлось недолго. Скоро появились и первые капли крови.

Я сидел в общей камере. Напротив были одиночки. Уборная была общая. Выпускали нас редко, но все таки связь была.

{83} Утром я вышел умываться. Надзиратель был чем то занят, и я подошел к камере знаменитого в Северной области партизана Ракитина. У меня был табак, и я передал его ему. Он обрадовался и мы закурили.

Дело его вела Ревекка, и она гарантировала ему жизнь, "Ну, как Ракитин", спросил я его — "не думаете, что нас "повернут налево?" (Расстреляют).).

— "Нет, я твердо убежден, что этого не может быть. Еще третьего дня меня вызывала Ревекка и еще раз подтвердила, что я буду жив. Да ведь и смертная казнь отменена окончательно…". Мы простились.

В ту же ночь, в числе 17-ти человек, он был расстрелян.

Сидеть становилось все хуже. Не было еды. Не было табаку. В белые ночи не спалось. Было томительно. Скорей бы какой-нибудь конец. И его можно было ждать всегда.

В час ночи грохот ключа. И в дверях комендант со списком. — Вызывает двоих. Оба числились за комиссией Кедрова.

"С вещами собирайтесь!". Раздают хлеб… Крестятся, но видно еще надеются.

В коридоре слышен шум… Кто то борется, не дается взять… Вывели. Мы бросились к окнам.

На дворе выстраивают партии человек в 20. Их окружает конвой. Но виден какой то непорядок. В конвое какая то заминка. Два-три чекиста и комендант размахивают револьверами.

Нам крикнули: — "От окон"! И дальнейшего мы не видели…

Только на следующий день по тюремному радио узнали мы подробности. Конвой был не опытный, вывел на Мхи (тундра на окраине Архангельска) партия бросилась врассыпную, и один из офицеров бежал.

Но эти первые расстрелы нас не касались. Все их жертвы числились за Ревеккой или за комиссий Кедрова. Мы же были {84} за Архангельским Военно-Морским трибуналом и, казалось бы, на открытый суд больше надежд.

Но вот и он не замедлил себя показать. В нашей камере сидело трое бывших офицеров, служивших у большевиков на гражданской службе. Их обвиняли в организации восстания в тылу красной армии. По их рассказам они были не виновны, и сидели они бодрые и веселые.

Пришел день суда. Шли они на него, думая найти в нем исход. Но обратно не вернулись. Их взяли в камеру смертников и через 48 часов расстреляли.

Этим начались те колоссальные расстрелы, которыми потом славился Архангельск, Холмогорский и Портаминский лагери. Русский конвой сменили мадьяры и китайцы, "заминок" уже не было и, я боюсь говорить цифрами, но во всяком случае, много тысяч людей легло на "Мхах" и на дне Северной Двины.

Конец приближался. — Нас вызвали на допрос.

Первый пошел И-в. Вернулся он бледный, мы начали его расспрашивать, но как всегда он что то путал.

За ним вызвали Герутца. Допрашивали его долго. Вернулся веселый и в полной уверенности на благополучный исход.

Вызвали еще троих… Настала моя очередь. Следователь оказался моряк и, на мой взгляд, простой русский парень.

Начался допрос. В самом начале я его прервал и, довольно развязно, сказал ему:

"Слушайте, Вам все равно, а мне приятно… Отдайте мне фотографические карточки, которые у меня отобрали в Вологодском Особом отделе"…

Он ответил на это какой то шуткой. Мы поговорили, он согласился и, взяв все мое дело, начал его перелистывать.

"Карточек нет, вот ваше дело"… И он простодушно показал какие то маленькие жиденькие листочки.

"Если нет моего дела, то не будет и моих показаний", подумал я и начал давать ему уже то, что я хотел…

И-в совершенно запутался и дал четыре или пять разных показаний о нашей с ним связи. Только одно из них было правильным.

Допрос продолжался.

"Вы признаете себя виновным в том, что…" и он мне, в кратких словах, передал первое показание И-ва, которое {85} им было дано под угрозой расстрела и представляло собой сплошной вымысел.

— "Нет". Совершенно чистосердечно мог ответить я. После этого он мне предъявил второе, такое же. Затем третье — совершенно правильное и четвертое, опять ложное.