Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Я отрицал все.

Кажется я выскочил… Мне казалось, что дела мои неплохи, но я все таки ни в чем не был уверен. На втором допросе я сам писал показания и, конечно, только то, что я хотел показывать. Боясь испортить дело какой-нибудь ошибкой, я постарался сократить свои показания.

"Вы мне скажите откровенно", обратился я к моему следователю, — "вы меня повернете на Мхи, или нет?"

— "Нет, за что же". Ответил он смеясь. "В таком случае я показал все".

— "Ну хорошо, на суде разберут". На этом мы расстались. Врет или нет? Этот вопрос решить было нельзя. Ракитин и трое из нашей камеры были xoрошие примеры.

Герутц продолжал быть настроенным очень оптимистически и заражал этим меня. И-в совсем запутался и даже нам начал врать. Из 11-ти человека кандидатами на расстрел у нас считались: Герутц, я и И-в.

Завтра суд…

Белая ночь… Не спится… В голове готовятся фразы, ответы, оправдания, доказательства… Хочется конца, но хочется и жить.

Настало утро… Мы сошлись в уборной.

Движения нервные, голоса неестественны, на лицах натянутые улыбки. Попытки шутить.

Я решил: на суде я сажусь ближе к окну. Прочтут смертный приговор. — В окно! Там пускай достреливают, Есть хоть один шанс уцелеть. И приготовился: Взял нож, деньги, компас. Надел две цветные рубашки, чтобы переменить костюм, засунул в карман запасную кепку. Это было все, что я мог сделать, для подготовки к побегу.

Зал суда… Посередине, на возвышении стол, покрытый красной скатертью, сбоку — маленький для секретаря, внизу — наши скамейки.

Суд открытый. В зале 2–3 слушателя.

{86} "Встать — суд идет"!.

Три судьи. Среди них мой следователь. Сторон не было.

Суд начался…

Часа три продолжался допрос. Затем задавали отдельные вопросы. И перерыв.

Мы обменялись мнениями. Казалось, все идет хорошо.

После перерыва нам было предоставлено последнее слово.

Очень хорошо, разбивая обвинение, говорил Герутц. Совершенно заврался И-в. Нес ужасную чепуху дезертировавший из красной армии и перешедший к белым, молодой деревенский парень: Он "нечаянно" прошел около 60-ти верст… Судьи смеялись.

Я говорил очень коротко, избегая резкостей, и не касаясь сущности дела. Все равно никого не убедишь…

Суд удалился на совещание.

Нервы сдали… Каждый думая свою думу. Но вот наши головы поднялись. Послышались отдельные фразы… Сначала шепотом, потом начался разговор. Казалось опасаться нечего.

Прошло пол часа… Час… Что то долго… Взяли сомнения.

А за ними пахнуло и смертью. — Секретарь прошел к конвою. Конвой усилился и толпой вошел в зал. Что — то не ладно…

"Встать, суд идет!".

Лица судей изменились… Будет смертный приговор. Но кому?

Приговор состоял из краткого повторения обвинительного акта и постановления суда.

Первой части я не слушал. Я старался только уловить на каком месте по порядку стоит моя фамилия… Она шла пятой.

Может быть не расстреляют, но надо быть наготове… Я подвинулся к окну.

Председатель отчетливо, громко, и казалось, томительно долго, читал первую часть… Но вот…

"Суд постановил: Бывшего Начальника Разведывательного отделения Железнодорожного фронта, бывшего Шт. — Кап. Герутца, крестьянина Н-ской губернии, деревни Б. И-ва и {87} крестьянина деревни Е. К-ва, приговорить к высшей мере наказания: К расстрелу!"… подчеркнул последние слова председатель…

Дальше я опять не слушал… и только отрывки фраз долетали до моего сознания… "10 лет… Бессонов 5 лет…" и дальше что-то такое:

"… но принимая во внимание предварительное заключение, какие то амнистии… от наказания освободить."

Герутц был бледен, как полотно, но спокойно, разумно, ссылаясь на договор, подписанный Ген. В-м, доказывал, что суд не имел права вынести ему такой приговор. И-в плакал и метался…

У дезертира К-ва волосы стали дыбом… Так просто: — встали дыбом … Сперва лежали, а потом встали. На голове, у него образовалось шапка из торчащих в разные стороны, каких то неестественно прямых, длинных волос.

Конвоиры подошли к ним вплотную, и, окружив штыками начали загонять в угол.

Через несколько минут их под усиленным конвоем повели в камеру "смертников"…

Я не выдержал, отвернулся, но продолжал стоять на месте.

"Вам сейчас выдадут документы", — обратился ко мне мой следователь, "вы свободны"…

Все вертелось в моей голове. Этот приговор, лица смертников, радость, что я жив, какая то свобода…

Я с трудом понимал свое положение.

Оказалось, что мы все приговорены на разные сроки, но нам учтены разные амнистии, и мы свободны. Я был готов ко всему, но только не к немедленному восприятию свободы.