Павел Щеголев - Дуэль и смерть Пушкина [Исследование и материалы]

М. К. Лемке. Николаевские жандармы, назв. соч., стр. 530. Здесь все подробности о деле по поводу изда::ия книги.

«Русский архив», т. II. стр. 329.

Процесс Воронцова — Долгорукова породил обширную литературу, перечисленную в статье М. К. Лемке («Былое», 1907, III, 173) и Б. Л.. Модзалевского (Новые материалы... Назв. соч., стр. 18). Я пользуюсь изданием: “Proces du prince Woronzow contre le prince Pierre Dolgoroukow”, Leipzig, 1862 и выдержкой из него «Дело кн. М. С. Воронцова против князя Долгорукова и против журнала “Courrier de Dimanche”. Москва, 1862.

Русский архив, 1911, февраль, стр. 234.

Герцен. Поли. собр. соч., ред. М. К Лемке, т. XV, стр. 23.

Герцен, т. XV, стр. 51—52. Тургенев отзывался о Долгорукове весьма резко. Так, в письме к М. А. Марко-Вовчок от 31 августа 1862 г. из Берлина: «К сожалению, он (неизвестный, встретившийся в Бадене) глуп, как... как кн. П. В. Долгоруков. Сильнее сравнения я не знаю». — «Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 96.

Герцен, т. XVI, стр. 428.

Данзас, служивший на Кавказе, имел отпуск в 1840 году с 20 января на 4 месяца, просрочил его и возвратился 1 декабря 1840 года. См.: Г._Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по Лицею. Т. III. Спб., 1913, стр. 332.

К сожалению, несмотря на старанья, не удалось собрать сведений о книжке Аммосова, ни о процессе составления этой книжки, ни о самом составителе. Из рецензии на книгу, появившейся в «Современнике» (том 96, 1863 год, № 6, стр. 318), узнаем, что составитель книги —некий г-н Аммосов, «имя которого встречалось под двумя или тремя убогими стихотворениями». Почему именно Аммосов был близок к Данзасу, в шестидесятых годах уже отставному генерал-майору, жившему только на пенсию, в бедности, и в какой мере можно считать авторизованной запись Аммосова — вопросы, на которые не можем дать ответа. Во всяком случае, повторяем, книга вышла в 63 году. Данзас умер в 70 году, и за семилетний период он не выступил в печати ни с какими замечаниями по поводу неправильностей и неточностей воспроизведения его воспоминаний. Один из слушателей Данзаса в 1840 году Фридрих Боденштедт, впоследствии известный переводчик русских писателей, а в то время учитель в семье кн. Голицыных в Никольском под Москвой, в своих воспоминаниях передает существенное из рассказа Данзаса, «произведшего на него сильное впечатление» (Erinnerungen aus meinem Leben von Friedrich Bodenstedt; 2-te Auflage. Berlin, 1888, В. 1, S. 161-178). При ближайшем рассмотрении записи Боденштедта оказывается, что он, воспроизводя свои воспоминания, пользовался книгой Аммосова, очевидно, в целях уточнения своих воспоминаний, и перевел на немецкий язык все существенное из этой книги, приложив к переводу и французские тексты дуэльных документов, появившиеся в 1863 году в книге Аммосова. Таким образом, мы лишены возможности путем сравнения записи Боденштедта и записи Аммосова восстановить общий источник — подлинный рассказ Данзаса.

Отметим для целей пушкиноведения не вошедшие в научный оборот фактические данные как в помянутой рецензии «Современника», так и в воспоминаниях Ф. Боденштедта. В рецензии — две подробности: 1) «Автором пасквиля Пушкин подозревал Геккерена-отца «по сходству почерка» и, как мы слышали, еще потому, что некоторые из читавших записки признавали, что они писались на той самой бумаге, которая употреблялась в голландском посольстве» (стр. 318) и 2) «Мы слышали, что ген. Д4нзас видел в ту ночь во сне, что Пушкин умер, и сам спешил к нему, чтобы узнать, не случилось ли с ним что-нибудь» (стр. 323). Из воспоминаний Боденштедта даем характеристику барона Луи Геккерена: «Случай свел меня со старым бароном Геккереном в середине шестидесятых годов, в Вене, куда я прибыл на несколько недель из Мюнхена, вскоре после смерти короля Максимилиана; я встретил его у баварского посланника графа Брея, которому я нанес визит, но наша встреча была крайне непродолжительной: самый звук моего имени, произнесенного при представлении, казалось, отпугивал старого грешника, которому, как это я узнал позже от графа Брея, не осталось неизвестным мое упоминание о нем в предисловии к моему переводу Пушкина. Мне, однако, было очень любопытно посмотреть на него. Он держал себя с той непринужденностью, которая обыкновенно вызывается

богатством и высоким положением, и его высокой, худой и узкоплечей фигуре нельзя было отказать в известной ловкости. Он носил темный сюртук, застегнутый до самой его худой шеи. Сзади он мог показаться седым квакером, но достаточно было заглянуть ему в лицо, еще довольно свежее, несмотря на седину редких волос, чтобы убедиться в том, что перед вами прожженный жуир. Он не представлял собой приятного зрелища с бегающими глазами и окаменевшими чертами лица. Весь облик тщательно застегнутого на все пуговицы дипломата, причинившего такие бедствия своим интриганством и болтливостью, производил каучукообразной подвижностью самое отталкивающее впечатление. Духовное ничтожество Геккерена явствует из письма, написанного им Пушкину незадолго до дуэли между этим последним и его приемным сыном» (стр. 169^-170).