Виталий Закруткин: От земли к земле

Мне осталось рассказать о главном своем замысле — романе «Сотворение мира», которому я отдал четверть века жизни и над которым продолжаю работать сейчас. Смею думать, что этот роман — основное, что мне надлежит исполнить. Многие великие события довелось пережить поколению людей, к которому я принадлежу. В годы Гражданской войны мы были малыми детьми и смутно понимали, что вокруг нас происходит. В массе своей мы, десятилетние, естественно, не могли принимать никакого участия в жестоких боях за революцию, не совершали подвигов, ибо наш черед еще не пришел, но предстояло нам испытать и свершить многое…

Мы пережили печальной памяти 1921 год, черную, отмеченную смертями пору, когда наши сверстники умирали сотнями тысяч, а зарубежная контрреволюционная сволочь собиралась удушить молодую Республику костлявой рукой голода…

Так же, как всему народу, нам было тяжко и горько пережить кончину Ленина… На наших глазах созданную Лениным партию лихорадили, волновали споры и распри, начатые троцкистами, зиновьевцами, правыми, и мы преклонялись перед людьми, отстоявшими чистоту и незыблемость ленинских заветов: Сталиным, Дзержинским, Калининым, Кировым, Орджоникидзе, Куйбышевым… Когда партией был провозглашен курс индустриализации страны, мы видели и сами испытали великое переселение миллионов людей в горы, в пустыни, в тайгу, туда, где в метельную стужу, в жару воздвигались первые гиганты советской индустрии… Мы пережили и сами приняли участие в невиданной в истории ломке старого уклада крестьянской жизни, когда рушилось все, что утверждалось в мужицких дворах веками, а на смену приходила неведомая, пугающая и влекущая новь с ее поисками, трагическими ошибками, необходимой поспешностью…

Мы были настороженными, зоркими, чуткими, ко всему готовыми свидетелями того, что происходило за рубежами горячо нами любимой Советской страны. Мы отмечали в своей памяти злодейские убийства наших послов, выстрелы в королей, канцлеров, министров, исчезновения политических деятелей, заговоры, путчи, мятежи, расстрелы, пытки, удушение целых государств, хитроумное плетение смертной дипломатической паутины вдоль всех границ нашей Отчизны. Мы остро чувствовали, понимали, что несет миру приход к власти изувера Гитлера, его сговор с Муссолини, подписание «антикоминтерновского пакта», кровавый разгул палача Франко в Испании, гнусная политика мюнхенских пособников фашизма.

Пробил грозный час. Настало время, когда всему человечеству, истории было дано проверить: выдержим ли мы испытание на жизнь и смерть? Советский народ выдержал и это величайшее из всех испытаний, разгромил врага и навсегда избавил планету от невиданного зла фашизма…

Обо всем, что пережило поколение людей, к которому я принадлежу, мне хотелось рассказать людям. Долго вдумывался я в слова Тютчева, полные глубокого смысла:

Я хорошо понимал, какую цель поставил перед собой, и потому работал неторопливо, взволнованно и тревожно. Мне было очень трудно. Как всегда, я отверг «чистую выдумку», стремился говорить о том, что было, чему был свидетелем сам. Поэтому, видимо, в романе нашли место отдельные черты жизни и характеров близких мне людей, с которыми пришлось жить и работать в Екатериновке, на Дальнем Востоке, на Дону. Конечно, было бы глубокой ошибкой считать «Сотворение мира» автобиографическим романом, этакой «моментальной фотографией» увиденного. Происхождение героев романа определялось живыми людьми, но мысли, поступки, действия героев додумывались автором и изображались в соответствии с характерами реально существовавших людей, иногда даже с известным преувеличением, которое позволяло иидеть в каждом герое человека, типичного для его среды и его мировоззрения.

Однако я не собирался писать хронику малой, упрятанной среди холмов деревушки Огнищанки. В жизни ее обитателей неизбежно отражалось все, что происходило в стране, в мире. Огнищанка втягивалась в орбиту сложных и важных событий мирового значения. Кроме того, далеко не все жители этой глухой деревни были ограничены низким потолком дедовской избы и межой своего земельного надела. Многих из них судьба забросила далеко от родных мест, и они оказались за рубежом: одни как эмигранты-белогвардейцы, другие как дипломатические работники Советской страны. Им довелось многое повидать, многое узнать.

Объем и границы романа заставили меня годами осваивать необходимые документы. Мне удалось собрать стенограммы всех партийных пленумов, конференций и съездов, мемуары и статьи белоэмигрантов, посмотреть множество архивных материалов, беседовать с сотнями людей —участниками интересующих меня событий. Надо было внимательно изучить воспоминания советских маршалов, генералов, офицеров, руководивших фронтами, армиями, корпусами, дивизиями в Великой Отечественной войне, записки партизанских вожаков, протоколы Нюрнбергского процесса над фашистскими преступниками, книги немецких, американских, английских, французских военных писателей. Это все отняло много времени. Над «Сотворением мира» я начал работать в январе 1951 года, но еще до этого набрасывал первые планы, ездил в Москву, разыскивая нужные материалы, мучительно долго искал ключ, который позволил бы определить форму романа, стиль и ритм повествования.