Анатолий Черняев: Совместный исход. 1972

Из событий, которые не отмечены из-за запущенности дневника.

- Поездка в Бельгию (21-31 октября) с заездом 29-го, в воскресенье, в Голландию (Амстердам, Гаага, Роттердам) - когда-нибудь, может, опишу все это. [23] Там, в поездке, я познакомился с Горбачевым, который возглавлял делегаг/шо. Но теперь поражаюсь, что не отметил это тогда в дневнике.

- Выборы в Академию наук: о том, как с помощью Карякина и Пыппсова вышли на академиков Флерова, Капицу и Леонтовича, и с треском провалили Йовчука.

- Доклад Б.Н. на общем собрании АН СССР - его страхи, как бы не «получить», зачем вылезает с «50-летием СССР» накануне «генерального доклада», предстоящего 21 декабря! «Ведь все для дела стараешься»..., - сокрушенно и жалко говорил он мне. И махнул безнадежно,, припомнив, однако, что в свое время при Сталине и Калинин, и Куйбышев, и. Ордженикидзе, и другие «из руководства» выступали и «имели свое лицо» в глазах народа.,

22 ноября встречался с Галиной Серебряковой.

В 30-х годах она была «известной писательницей». Ее «Женщины французской революции» мгновенно стала бестселлером. То, что она написала до и после 17-летнего ГУЛАГ'а о Марксе и Энгельсе, - и не литература, и не история. Но ее мемуарные вещи замечательные и очень, как теперь принято называть, информативны.

Посадили ее как жену «врага народа» Георгия Сокольникова (соратника Ленина и автора знаменитой денежной реформы эпохи НЭПа - «золотой червонец»!), заодно и как жену первого ее мужа, тоже «врага народа» Леонида Серебрякова, в прошлом секретаря ЦК, одного из благороднейших большевистских революционеров, героя Гражданской войны.

Познакомился я сначала с ее дочерью - Зорей Серебряковой, которая тоже провела в ГУЛАГе немало лет, но из прихоти «отца народов», вместе с другими подобными, была после войны выпущена и оказалась в университете, на истфаке, куда я вернулся в гимнастерке и шинели весной 1946 года. Зоря смотрелась удивительно красивой, изящной, аристократичной, рафинированно интеллигентной. Мне, фронтовику, легко было защищать ее от тех, для кого она оставалась «отродьем врагов». Впрочем, через пару лет, во время космополитии, ее опять посадили, на этот раз уже до самой смерти «великого вождя». Общение наше возобновилось и Зоря считает, что я и тогда ей не раз «существенно» помогал - устроится на работу, сохраниться на ней и заниматься своей любимой наукой. Я этих своих заслуг не запомнил. Правда, уже будучи помощником Генсека, я добился реабилитации ее отца (которая, впрочем, все-равно бы произошла рано и поздно).

В конце 1972 года в гостях своего коллеги по Международному отделу ЦК Игоря Соколова я встретился с мамой Зори — той самой, ставшей уже опять известной писательницей Галиной Серебряковой.

Она была уже «в летах», но сохраняла свою необычайную, впечатляющую красоту и женскую силу (которая, наверное, и помогла ей выжить в лагерях). Поразила она меня и как великолепная, фантастическая рассказчица. Она ведь очень много повидала в своей жизни и наслышалась от других — в той большевистско-интеллигентской среде, по сути дворянской по происхождению, к которой она принадлежала сама в 20-30 годах.

Вернувшись домой, я набросал конспективно кое-что из рассказанного этой редкостной женщиной из когорты Ларисы Рейснер. Попробую здесь воспроизвести.

I. Баронесса Мария Игнатьевна Бутберг-Закревская. Тогда о ней знали только по шушуканью на интеллигентских «кухнях». До знаменитых исследований Нины Берберовой «Железная женщина» советским читателям было еще очень далеко. А Галина Серебрякова, бывало, встречалась с ней после революции и в 30-х годах в Лондоне.

Перед Первой мировой войной в Петербурге было три салона высшего света, где завсегдатаями были «властители дум» — поэты, литераторы, философы, издатели, не говоря уж о политиках и дипломатах. Один — графини Палей, другой - Марии Игнатьевны, третий - еще чей-то. После 17-го года баронессой заинтересовалась ЧК — муж, Будберг, оказался белогвардейцем. Спасал ее от Дзержинского Горький, тогда же она уже и сошлась с ним. Но вскоре опять оказалась «в сфере ЧК», на этот раз то ли как «подсадная утка» к английскому шпиону Лоуренсу, то ли просто как его любовница. Опять вступился Горький. Дзержинский обратился к Ленину; «Что будем делать?» Тот ответил: «Любовь надо уважать!» Потом мы ее видим в роли секретаря у Алексея Максимовича в Сорренто.

Галина Серебрякова помнит (от своего второго мужа Сокольникова, который был уже полпредом в Лондоне), что Горькому - через посольство и Бутберг - советское правительство пересылало в Италию 100 ООО рублей золотом в год.