— Стоит ли тащить трофеи из-за одного магазина, — уже на ходу проговорил Зотин. — Что толку?
Автоматы, верно, но недолго послужившие нам, пришлось бросить. Патроны разделили.
На буграх взлетали ракеты. Низкие тучи поглощают свет, и он рассеивается беспорядочными волнами. Как судить о расстояниях? Раз за разом нужно останавливаться, напрягать слух, вглядываться в темноту.
Позади снова свет фар. Я определил направление по компасу. В районе Гапоновки небо озаряют тускло-желтые сполохи, несутся, рассекая темноту, трассирующие очереди. Дальше, у Веслав и Исковцев, и в противоположной стороне, у Сенчи, лишь световые пятна.
Дождь не затихает. Путаются ноги в стерне. На сапогах груз налипшей грязи. Не согреться. Вода течет в глаза, вызывает постоянную незатихающую резь. Приходится тереть их, от этого становится еще хуже.
Одолевает сон. Голова поминутно свисала на грудь, то туда, то сюда, запрокидывалась назад. Подкашиваются ноги, и ноет все тело. Шли все вместе. Позади — Кузнецов.
— ...остановимся... попробуем раскурить, табак размок... и зажигалка уже отказала.
Другие молчат. Снова балка, бугор, склон, круто идущий вверх, будто на небо. Кузнецов не унимается. — ...передохнуть минуту... Он начинает с другого конца:
— Ног не чувствую, товарищи... не могу больше... ничего не вижу...
О том же стали говорить Меликов и Андреев.
Я с трудом переставлял ноги. Тяжело! Боль от глаз проникала в голову. Вода, глаза слезятся, и я тру их снова. Нужно идти, идти... к реке... переправиться... иначе — гибель.
— ...не могу... напрасно все это... — хнычет Кузнецов.
В лощине — вода. Кузнецов падает. На помощь. Несколько шагов, и он свалился снова.
Звезд не видно. Воздух перенасыщен влагой. В низине клубится хлопьями туман. Наступал рассвет.
Река Сула, по моим расчетам, недалеко, в пяти-семи километрах. Видимость начала улучшаться. Порядок движения, сохранившийся с ночи, меняется, и пары набирают дистанцию.
Зотин шел со мной. На расстоянии позади — Меликов, Андреев, Кузнецов — замыкающий.
Бессилие накатывалось волнами, как туман. Мысли путались, смыкаются опухшие веки и, чтобы не уснуть, я перекидывал висящий на цепочке парабеллум из руки в руку.
На склоне — свекольное поле, наполовину вылезшие изземли громадные корни под длинными темно-зелеными листьями. Это тяжкое препятствие. Нужно подымать высоко ноги, не споткнуться. Но толку мало. Падают то один, тодругой. А, черт с ним, с азимутом. Вдоль ряда миную поле, внесу поправку.
Зотин остался оповестить. Повернули все. Андреев и Меликов двигались справа. Зотин брел к своему месту.
Стало легче. Широкие, скользкие листья устилали землю. Втаптываются, липнут к сапогам. Я тянул ноги, стряхнуть гирями налипшую грязь.
Позади брел, должно быть, Кузнецов. Замыкающий отклонился влево. Вторая пара куда-то скрылась. Потерялся из виду и Зотин.
Я оглянулся, увидел Андреева. Кажется, Меликов упал, Андреев нагнулся. Потом оба стали звать Кузнецова. Замыкающий повернул вдоль ряда.
Я хотел подождать, пока они поравняются, подойдет Зотин. Но остановиться — значит уснуть. Нет... пойду, Зотин догонит, пока я буду подниматься на гребень.
Подул ветер. Жидкий туман, испариной стелившийся понизу, редел. Свекольное поле тянулось влево. Гребень. Справа позади темнели вершины деревьев. Зотин уже в полусотне шагов. Там вторая пара. Кузнецов отставал все больше.
Следовало сориентироваться. От Сенчи я шел на запад километров 10–12, повернул и ночью держался северо-восточного направления. Значит, за этим или следующим бугром я увижу реку.
Мысль об этом заставляла напрягать силы, я забыл резь в глазах, содранную кожу и боли в голове, порой они делаются невыносимы. Грязь налипала и отваливалась. В глазах мельтешили пятнами свекловичные корни. Смыкались налитые свинцом и болью веки, и ощущение действительности исчезает. Я переступал через свеклу и натыкался на нее снова. Мощные листья поднимались до колен, ударяли в бедро. Пистолет выскальзывал. Поднять руку не было сил.
Слышались звуки. Тревожило то, что нельзя уловить, откуда — с земли или с неба? Путаница, невнятные слова... вроде, по-немецки... О чем речь?
— Комт, рус!
Почему «комт»? Ведь они кричат «хальт»!
— Комт, комт, рус!
Немец стоял, протянув навстречу руку с серебристой унтер-офицерской нашивкой в верхней части рукава. Рядом несколько солдат в плащ-палатках, куча безоружных людей в нашей одежде.
Читать дальше