Лев Лобанов: Всем смертям назло. Записки фронтового летчика

По всем наставлениям и инструкциям требовалось немедленно прекратить полет, но об этом не могло быть и речи: мы находились далеко за линией фронта, над занятым фашистами Белградом.

Мы ходили туда на разведку. Осенняя погода не баловала. Большую часть пути шли под облаками, под непрерывным холодным дождем, при сильных ветрах и свирепой болтанке. А когда оказались над Белградом, нас цепко схватили прожекторы. Вокруг «тройки» сверкали разрывы, цветные трассы «автоматок» хлестали черное небо, прошитое светлыми строчками прожекторных лучей. Внизу в отсветах лучей и при вспышках орудийных выстрелов проявлялись дома, улицы. Но это только на мгновение, когда взгляд успевал скользнуть по земле, отрываясь от бушующего вокруг огневого шквала.

Мы хорошо вышли на город, незамеченными. Минут за пять до выхода на цель я сбавил обороты мотора и почти бесшумно, со снижением повел машину. Вывалились из облаков. Внизу просматривались то короткие синеватые снопики света от автомобильных фар, то тусклый лучик карманного фонаря, то красная метелка искр из труб паровоза. Словом, мы вышли на цель — лучше не бывает. Продолжая снижаться, сделали заход на эшелоны и сбросили бомбы. Задание было выполнено.

Я надеялся уйти так же незаметно, как и прибыл сюда. Но…

Все новые вспыхивают передо мной прожекторы. Вначале удавалось увертываться. Но вот лизнул самолет один, потом другой луч, и вскоре со всех сторон ухватили слепящие щупальца. Оглушает окружающий грохот: снаряды рвутся, будто палкой по сухой доске бьют, цветные шарики «автоматок» лопаются, издавая свистящий звук разрываемой портянки.

Маневрируя, «тройка» то взметывалась вверх, то крутилась волчком в глубоких виражах, то почти отвесно падала в скольжении на крыло. Однако разрывы ближе и ближе сотрясали самолет ударными волнами, «автоматки» все плотнее сжимали кольцо огня.

Потерян счет времени. Сколько минут, а может быть, и часов длился этот кошмар, я не знал. Во всем мире остались для меня только бешено крутящийся самолет и полыхающее заревом небо в узорах цветных шариков да рваных звездочках разрывов.

Мелькали в памяти обрывки прежних боев, встала перед глазами недавняя гибель моего друга Жоры Васильева над Галацем. Его вот так же держали прожекторы и так же яростно били по нему зенитки. Уж какой великий мастер пилотажа был Жора, а вырваться не смог. А сейчас и прожекторов больше, и обстрел плотнее… Мозг все чаще пронизывает мысль о бесполезности продолжения боя. Я устал. Силы мои на исходе.

В этот момент, один из труднейших в моей жизни, сзади раздался возглас:

— Молодец, командир! Отходи к периферии!

Зарычал короткими очередями штурманский пулемет, и на земле потухли, один за другим несколько прожекторов.

Стрельба и особенно ободряющий голос боевого напарника встряхнули меня. Прошло оцепенение страхом. Возвращался азарт схватки. Исчезла усталость, тело вновь налилось силой, и я уже не думал о гибели, хотя и не заглядывал в будущее дальше, чем на несколько бесконечных секунд вперед.

Все происходящее стало видеться мне, как в замедленной киносъемке. Вот трасса голубых и красных шариков медленно-медленно приближается к моему крылу. Самолет так же неторопливо отворачивает в сторону, смертоносная трасса проходит мимо. Неспешно вспухают разрывы тяжелых снарядов. «Тройка» ходит от разрыва к разрыву, протыкая носом едкий дым взрывчатки, будто понимая, что в это место никогда уже не попадает ни один снаряд.

Отрешенно от происходящего чувствовал я себя. Спокойно, как мне казалось, обдумывал наше положение. В общем-то, ничего особенного не происходит. Постреляют-постреляют да и перестанут. Вон уже сколько высадили боеприпасов, и все без толку. Погасят прожекторы, и мы уйдем. Откуда-то появилась твердая надежда вырваться из огня — всем смертям назло…

Руки сами собой управляли машиной, бешено закручивая ее в дикой свистопляске игры со смертью. Но проделывал это будто не я, а некто посторонний. Такое состояние бывает у бегунов на большие дистанции, когда появляется «второе дыхание». У меня появилась масса свободного времени. На борту остались две осветительные бомбы «САБ-25», и я сбросил одну из них. Хорошо стали видны разлившийся пожар на привокзальных путях, развалины улиц, разбросанные по ним вспышки стрельбы зениток, прожекторы.

Сверкая лаком крыльев, «тройка» продолжала метаться. Мотор то надрывался в форсажном режиме, то замолкал вовсе. Я ухитрился-таки оттянуться к периферии обороны. Еще немного, и я должен выйти из-под обстрела. И вот тут-то с моей машиной и случилась беда. Впереди справа, чуть ниже мотора, сверкнул разрыв. Нас встряхнуло воздушной волной — и сильнейшая, как в ознобе, тряска охватила самолет.