Лев Лобанов: Всем смертям назло. Записки фронтового летчика

Я тогда в споре не участвовал, но в конце разговора, как бы невзначай, напомнил как информацию к размышлению старинную английскую пословицу: «Кому суждено быть повешенным — тот не утонет». А сам мысленно вернулся в тот невообразимо далекий март последнего года войны, когда возвращался я ночью домой, выполнив боевое задание.

Еще за линией фронта заметил, что землю начало затягивать туманом. Пока дошел до своего приводного светомаяка, внизу уже не было видно ни зги. Ночь была темная, без луны, и сквозь туман посверкивал от нашего сигнального прожектора бледный, едва заметный лучик голубого света.

Для дезориентировки противника этот световой маяк — зенитный прожектор на довоенной машине ЗИС-5 — стоял в двадцати километрах от летного поля. Условным сигналом в ту ночь были «две воронки, три пилы»: через определенные промежутки времени дважды крутился луч под углом к зениту и трижды двигался по горизонту, поднимаясь и опускаясь.

Вышел я от маяка на аэродром. Оттуда выпустили три красные ракеты: посадка категорически запрещена! Так и летал я больше часа между маяком и укрытой, как ватным одеялом, аэродромной полосой, а туман только гуще становился, растекаясь уже на сотни километров окрест.

Кончался бензин. В подобных случаях полагалось оставлять машину и спасаться на парашюте. Но как же можно бросить свою верную «тройку», столько раз выносившую меня из передряг, да еще из каких! Не решился. Пожалел самолет. Штурман пусть прыгает, а я попытаюсь сесть. Где наша не пропадала! Тут и пословицу ту вспомнил, английскую. Сразу успокоился — так бывает, когда решение примешь единственное и бесповоротное.

Набрал высоту, приказал штурману покинуть машину, а он:

— Без тебя, командир, не прыгну. Вместе так вместе, до конца.

Штурман — мужик в таких случаях упрямый, спорить с ним бесполезно. И пошел я на снижение. Местность в этом районе — рощи, лесозащитные полосы, небольшие речки, деревеньки да хутора. Немало оврагов. Попадались и поля, нередко изрытые окопами; подбитой техники на тех полях наворочено — танков, самоходок, пушек… Словом, возможностей свернуть себе шею хоть отбавляй.

Подобрав газок, «подвесил» я «тройку» на самой малой скорости. Снижаюсь. Вошел в туман — словно в сметану окунулся, даже крыльев не видно. Напружинился — жду удара о землю.

Слышу: зачиркали лыжи по снегу! Выключил, чтобы не загореться при аварии, зажигание, перекрыл бензин. Добрал ручку управления. Чем кончится, чем сердце успокоится? Прокатилась наша «троечка» по снегу и остановилась. Долго мы сидели с Николаем в своих кабинах, не шевелясь. Тишина успокоила, сошли на снег, плясали от радости, «тройку» гладили, дескать, какая умница — сама отыскала себе ровное место.

Туман так густ, что на два шага ничего не видать. На счастье, залаяла где-то неподалеку собака. По этому лаю вышли на деревню. В ней ночевала рота стройбата. Задержавшие нас часовые повели к командиру. Тот проверил документы, велел накормить, устроить на ночлег.

Разбудили нас в десятом часу утра. Туман успел разойтись. Вместе с командиром роты — он захотел вблизи посмотреть боевую машину — двинулись к самолету. «Тройка» стояла на ровном заснеженном поле, окаймленном лесозащитными посадками. Свернули с дороги к ней — командир вцепился в рукав моей куртки:

— Стоять! Ни с места! — побледнев, крикнул он не своим голосом. — Вы же уселись на минное поле!

На посеревшем, просевшем от весеннего солнца снегу хорошо просматривались характерные круглые проталины. Мины! Самолетные лыжи прошли в некоторых местах между ними на расстоянии считанных сантиметров. Каким-то совершенно невероятным образом ни широченные основные лыжины, ни короткий хвостовой лыжонок не зацепили ни одной мины. Четкие следы наших унтов тянулись от самолета, петляя от одного смертоносного бугорка до другого и даже иногда касаясь их…

В какие правила и законы природы надо было нам со штурманом уложить и предательский туман, и слепую — абсолютно наугад — посадку, и пробег самолета по минному полю, и наш переход к деревне в святом неведении о гремучей смерти под ногами? Все-таки не самой ли судьбой (может, именно так и следует назвать клубок тех сохранивших нам жизнь счастливых совпадений) было суждено нам остаться невредимыми на том проклятом месте?

Со мной случилась беда. Точнее, с моей машиной, но это, в сущности, одно и то же. «Тройку» забила тряска такой неистовой силы, что с трудом удавалось удерживать ручку управления. Ноги были готовы соскользнуть с педалей, и только предохранительные ремешки помогали удерживать их на месте. Приборная доска приобрела совершенно размытую форму, дергаясь во все стороны. Стрелки и циферблаты слились в сплошной мерцающий ореол, и прочесть их показания было невозможно! Меня жестко подбрасывало, голову мотало по сторонам, зубы стучали, словно в ознобе.