— Ты того, полегче! — строго сказал он. — Большой тот — в тельняшке? Губастый?
Я кивнул.
— Это Баланда, — уверенно сказал он, — соломбальский парнишка. Какой он фашист? Так, шелапут… несчастный. Второй-то с ним маленький, чернявый был?
— Да, — нехотя сказал я.
— Этот приезжий. Лешак его знает, откуда взялся? — сказал он, будто удивляясь, и посмотрел на меня. — Ну, как, отошел?
Я помотал головой и потрогал затылок — болело здорово, но голова вроде бы не кружилась. Парень осторожно расправил волосы у меня на затылке и тихонько хмыкнул.
— Блямба! — сказал он с уважением. — Но крови нет. Тебя как зовут?
— Соколов Дима, — сказал я.
— Меня Антоном звать. А ты правда из Ленинграда? Давно?
— Недели две уже.
Он покачал головой, потом встал с лодки и сказал:
— Ну, ежели отошел, то айда Баланду и этого Шкерта искать.
— Да ну их! — в сердцах сказал я.
— Как это «ну их»?! — рассердился Антон. — Сам сказал: у вас расстреливают. Ты как про Архангельск думать будешь?
— При чем тут Архангельск? — сказал я. — Просто обидно.
— У нас ничего… Двина вот, и вообще… — Он вдруг засмущался и быстро спросил: — Ты в каком классе?
— В восьмом. А ты?
Он застеснялся еще больше.
— Тоже в восьмом. Ты не смотри, что я такой здоровый, мне всего-то пятнадцать. У нас вся родня такая. Поморы мы… А в какой ты школе?
Со школой у меня дело обстояло неважно. Ведь в восьмом классе я проучился только до ноября сорок первого — в это время в Ленинграде оставалось не больше двух-трех школ на район. И получилось так, что ни в одну из них я не попал: в ноябре заболел, потом уж было не до учения. А сейчас уже последние числа мая, и занятия вот-вот кончатся.
— Да ни в какой еще, — сказал я с досадой. — Понимаешь, мать пока не пускает. Говорит, после ленинградской голодухи окрепнуть надо. А я уже ничего, отъелся.
— Чем ты у нас отъелся? — с сомнением сказал Антон. — Где живете-то?
— На Поморской. В конце.
— Наш район. Давай в нашу школу.
— Ладно… А что же я про хлеб-то скажу?
— Пошли вместе, — решительно сказал Антон.
Я обрадовался. Сами понимаете: хлеб на два дня!
Видно, такой уж это был парень, Антон: один его вид успокоил маму. Он не дал мне рта раскрыть, а сам спокойно рассказал, как было дело. Мать только повздыхала, а когда Марфа Васильевна, всегда приветливая, прямо раскричалась, даже стала ее успокаивать:
— Всякое бывает, Марфа Васильевна, война ведь.
— Вот то-то и есть, что война, — сердито сказала наша хозяйка. — Ить что удумали, варнаки! Хлеб у дити отбирать!
Я не выдержал и засмеялся: «дитя» мне понравилось.
— Ты, Юрьевна, не горюй, — уже добродушно сказала Марфа Васильевна и погладила маму по плечу, — у меня маленько мучицы есть, перебьемси.
Тут мама чуть прослезилась — очень она чувствительная стала, — а я воспользовался случаем и сказал о школе и что Антон зовет меня в свой класс.
Мама обеспокоенно посмотрела на меня, потом на Антона и, улыбнувшись, сказала:
— Антон? Ну что ж. Вон он какой. Только уже скоро конец учебного года, а ты столько пропустил…
— Ничо, наверстает, — уверенно сказал Антон. — Пошли директору хоть сейчас.
Мама только вздохнула.
Когда мы уходили, Антон спросил у Марфы Васильевны:
— Афанасий-то Григорьич где?
— А где ему быть? — грустно ответила Марфа Васильевна. — На Двине нето. Там он… время провожат. — Она вгляделась в Антона. — А ты чей будешь? Словно мне твой лик знакомый.
— Корабельниковы мы, — хмуро сказал Антон и опустил голову.
— То-то я гляжу… — Она вздохнула и почему-то отвернулась. Потом полезла в шкафчик, достала оттуда две небольшие лепешки и протянула их Антону и мне.
— Берите вот, пожуйте маленько. И ступайте с богом.
Мы вышли, и я спросил у Антона:
— Ты что, их знаешь?
— Кто у нас Громова не знает? — сказал он, потом помолчал немного и, словно нехотя, добавил: — С батей они одно время вместе плавали.
Дальше мы шли молча. Антон о чем-то тяжело думал, и я понял: спрашивать его сейчас ни о чем нельзя.
Уже почти у самой школы Антон вдруг спросил:
— А ты-то знаешь хоть, у кого вы стоите?
Я сообразил, что «стоите» — это значит «живете», и ответил:
— А как же! У бывшего капитана Громова.
— То-то и оно, что у бывшего, — хмуро сказал Антон. — А какой это капитан был, знаешь?
Я отрицательно покачал головой…
Не знаю уж, что Антон говорил директору школы — он пошел туда один, но директор, маленький седенький старичок, вскоре позвал меня в кабинет. Он приветливо посмотрел на меня и ни о чем не спрашивал. Сказал только, что мне, наверно, будет трудно, но если я не смогу сдавать экзамены, то буду переведен в девятый класс условно, с тем чтобы сдавать экзамены осенью. Меня это вполне устраивало. И снова началась школа.
Читать дальше