Юрий Сааков - Любовь Орлова. 100 былей и небылиц

То есть смельчак Орлова, надо полагать, боявшаяся, по ее признанию, даже «замочить макушку», прыгала вместо оробевшей дублерши, сама.

Однако актриса в том же свете своим молоденьким, но малограмотным поклонницам, который мы приводили, писала:

«Помимо чисто актерских есть масса других трудностей, которые приходится преодолевать на съемках. Иногда чисто физических. В «Волге-Волге», например, я никогда бы не прыгнула в воду с такой высоты. Спасибо моему бесстрашному дублеру, пловчихе Наде Седых – выручила».Так «выручила» или, «оробев», отказалась прыгать за Орлову Надя Седых? Или Ильинскому, тепло откликнувшемуся на юбилей актрисы, захотелось еще и «украсить» его такой, не очень правдоподобной, может, деталью?..

…Совсем уж невероятный, со слов, естественно, Александрова, случай.

После концертов в Ленинграде, которые, как она писала в дневнике, в марте 50-го, «проходят с давкой, ревом, воплями», Орлова спешила на «Красную стрелу», чтобы вернуться в Москву, на съемки «Композитора Глинки».

Не дождавшись конца оваций во Дворце культуры им. Ленсовета (впрочем, ей казалось, что они уже пошли на убыль), актриса бросилась в машину благо, никто еще не выскочил из зала, чтобы перехватить ее на улице, – и помчалась на вокзал. Вбежала в поезд, зашла в купе и вдруг по радио услышала… звучащие еще во Дворце культуры, откуда транслировался концерт, аплодисменты. А ведь добиралась она до поезда никак не меньше 20-25 минут!

Всю ночь до Москвы актриса не могла заснуть – так разволновали ее гремящие вслед ленинградские аплодисменты…

А ведь во время отхода поездов из Ленинграда и в момент прибытия в него раньше – не знаю, как сейчас, – звучал только фирменный «Гимн великому городу» Р. Глиэра из балета «Медный всадник»…

Какие, казалось, могут быть претензии к Сталину у Александрова? Одна, мягко говоря, признательность…

Но именно Сталин, считал режиссер, виноват в том, что еще в 1940 году он не стал автором чуть ли не сексуальной революции в откровенно, даже воинственно пуританском советском кино. Во всяком случае, не ему принадлежат первые кадры обнаженной женской натуры на нашем экране.

Была, правда, за 10 лет до этого страдающая от горя по убитому кулаком жениху абсолютно голая баба в довженковской «Земле». Но это считалось простительной для художника такого масштаба блажью и не меняло дела.

И потом у Довженко голая баба была в единственном числе. А в «Светлом пути» в душе ткацкой фабрики после ударного, с работой на многих станках, рабочего дня весело, с участием Орловой, плескалось с десяток оголенных якобы аж по пояс ткачих.

И будто Сталин посмотрел на эти «плескания» и поморщился:

– Этого нэ надо!

– Мы хотели показать, как улучшился быт, условия труда, – хитрил советский Тинто Брасс – Александров. – И потом – это простые советские ткачихи, ударницы…

– Ударниц – пожалуйста, – нехотя будто бы согласился вождь. – Оголяйте хоть всю фабрику. Но вы оголяете Орлову, а Орлова у нас одна!

И опять эти порядком уже надоевшие Александрову разговоры о том, что его личная супруга – это прежде всего «народное достояние», которое нужно беречь и пр.

Вот он и хотел сделать «народным достоянием» не только талант актрисы, но и то, чем она тогда еще, в свои 38, обладала – ее женские прелести. «Высценаризовать» их, как сказал бы Ф. Медведев, с помощью спасительного фабричного душа. Но куда там! Разве докажешь что-нибудь главному кремлевскому цензору, как его теперь называют?!

И расстроенный режиссер стал спешно готовить пересъемки «душа». Мужское население «Мосфильма», не выходившее со съемок «первого» душа, снова взбодрилось.

Но теперь будто бы его ожидания не оправдались. Во-первых, режиссер переснял «народное достояние» максимально, насколько это было возможно в душевой кабинке, крупно, с одной дежурной репликой (об общественной нагрузке, кажется). А во-вторых, остальных ткачих-купальщиц, оставшихся на общем плане, не только «приодел», но и спрятал за почти непроницаемыми стенками кабинок…

«Пэрэстарался», – подумал, наверное, Сталин, пересматривая картину.

В начале работы над «Волгой-Волгой» Александрову позвонил Дунаевский. Одновременно в кабинет мужа вошла Орлова:

– Кто звонил? Дуня? (ласковое прозвище композитора. – Ю. С.)

Александров встрепенулся:

– Как ты сказала? Дуня? А почему бы нам не назвать так нашу Стрелку?

Так кличка героини превратилась в ее простенькое имя – Дуня Петрова.