Array Коллектив авторов - Воспоминания о Корнее Чуковском

— Нездоров? — спросила у хозяйки.

— Животом приболел, — хмуро ответила та. — Располагайтесь, я вскорости вернусь. — И ушла.

Мы остались вдвоем. У меня была с собой пайка хлеба (четыреста граммов) и немного сахару — два-три куска. Я отрезала ломоть, положила на него сахар и протянула мальчику.

— Не на-а-а-до! — сказал он.

— Кушай, кушай, чего там не надо!

— Сами кушайте…

— И я буду, и ты… Вместе…

Мальчик улыбнулся, захрупал сахаром, и мы с ним славно поужинали.

— Сказки-то любишь?

— А то… Конечно, люблю…

— Ну вот, я тебе расскажу сказку.

Мальчик еще ниже свесил голову и уставился на меня круглыми глазами. Я начала:

Мальчик сел на печи, сложив на коленях тонкие ручки, не сводя с меня очарованных глаз. Когда я кончила сказку, он прошептал:

— Еще!

— Эту же?

— Ага…

При втором чтении он уже не молчал, а всплескивал руками, хватался за голову, хохотал, утирая кулаками слезы, даже катался по печи, приговаривая:

— «Позолоченное брюхо»! Ха-ха-ха! «Пошла на базар и купила самовар…» Ой, не могу! «А за нею клоп, клоп сапогами топ, топ!» Умора-а-а! Ой, не могу-у-у!..

Личико его разрумянилось, глаза потеряли суровость, он плясал на печке, кувыркался и уже нараспев скандировал:

Дверь отворилась, и вошла мать.

— Батюшки мои! Что тут деется?..

— Ой, мамка, муха по полю пошла, муха денежку нашла…

…Я подарила мальчику «Муху-Цокотуху» и уехала, радуясь, что моя командировка так великолепно удалась. И это была вторая моя встреча с Корнеем Чуковским.

В 1936 году зимой ЦК ВЛКСМ собрал детских писателей, чтобы обсудить прошлое, настоящее и будущее советской детской литературы.

Зал, в котором шло совещание, утопал в солнце, таком щедром, что мандарины на столах светились сотнями крошечных солнц, и от этого было весело, как на рождественской елке.

Кого только не было в этом праздничном зале! Еще не расплывшийся, подтянутый, но уже одышливый Маршак. Мефистофелеподобный Катаев. Кротко-моложавый Паустовский. Казавшийся очень старым Пришвин. Красавица Забила неразлучно с розовой Иваненко. Статная Барто. Шумный Копыленко. Сыпавшая эпиграммами, большеглазая, тоненькая Лиза Тараховская. Красотка Александрова. И талантливая Саконская. Тишайший Яша Тайц. Еще молодой Фраерман. «Князь Мышкин» — Эйхлер и «подросток» — Булатов. Много, всех не перечислишь… И… почти никого уже нет.

На одном из утренних заседаний объявили выступление Чуковского. Я заметила: когда давали слово Чуковскому, в зале все переставали шушукаться, шуршать, кашлять и вытягивали шеи к трибуне.

На трибуну вышел человек с лицом свежим, обольстительно некрасивым. На нем был серый, хорошего покроя костюм, отлично оттенявший серебро волос и свежесть щек.

Он говорил не по бумажке, а свободно — без провалов и пустот. Голос у него был почти высокий, разнообразно интонирующий и какой-то, если можно так выразиться, вкусный. Тогда я впервые увидела его руки — большие, точного жеста, — руки, которые нельзя забыть.

В это утро Корней Иванович подарил русскому читателю еврейского поэта Льва Квитко.

Корней Иванович много подарил своему времени. А этот подарок был почти материальным — вот вам, нате, берите! Я рад, что вы рады!

Стихи К. И. читал в украинских переводах, но все было понятно. И всем находящимся в зале поэтам захотелось немедленно перевести что-нибудь из Квитко. Захотелось и мне.

Я работала над переводами стихов Квитко вплоть до его смерти. К. И. считал эти переводы удачными. Более того, он считал, что все мое оригинальное творчество не идет ни в какое сравнение с этими переводами. Прав он или не прав, судить не мне. Скажу только, что переводы удавались не только потому, что оригиналы хороши, а и потому, что они были так подарены.

Прошло два-три года. Лев Квитко стал многочитаемым, любимым поэтом советских детей, а мне дорогим другом. Получилось, что Корней Иванович дважды одарил меня — высокой поэзией и высокой дружбой. А третий бесценный подарок — он сам. Личное наше знакомство с К. И. произошло гораздо позже уже после переезда Чуковских из Ленинграда в Москву. До войны я была у них только два раза: один раз в Переделкине, а другой раз в Москве, в их квартире на Тверской, казавшейся мне тогда роскошной. Чуковские принимали супругов Квитко, уже переехавших из Киева, а кстати пригласили и нас с Е. С. Живовой. Помню огромный торт «наполеон», и чинную беседу, и некоторое стеснение мое перед седой, красивой Марией Борисовной.