Моисей Дорман - И было утро, и был вечер

А глаза - как два кинжала,

два канала, два пролива.

Это сумерки стянули память крепкою супонью,

Все забыл, а плечи помню,

руки помню, губы помню...

229

И еще, как бьют басово темные часы стенные,

И окалину заката сквозь портьеры шерстяные.

Догорает год, как свечка,

дни становятся короче.

Только сумерки и помню,

но не вечера и ночи.

К.Л. 1982 г

До конца жизни Костя любил, был полон этим прекрасным чувством, глубоко понимал и ценил красоту, дышал ею, жил ею. На пороге старости он писал:

... Но как ты ходишь, как ты движешься!

Как вопросительно глядишь!

Вся нега Востока, вся блажь парижская

В тебе спаялись. Какая дичь!

И стыд какой - что об этом думаю

На пятьдесят восьмом году,

Что эту голову темно-лапанную

Повсюду высматриваю и жду.

Спасибо, женщина из Вильнюса,

За этот март,

За то, что так сумела вклиниться,

За горький фарт.

За то, что стыдным тем художествам

Учусь опять:

Вставать в бессоннице, тревожиться

И ревновать.

К. Л. 1981 г.

"Этот март" был не только предвестником неизбежного увядания, но и так случилось - началом неотвратимой трагедии...

В последние годы, когда начали одолевать болезни, Костя все больше замыкался, редко появлялся на людях. Но до доследних дней сохранил красоту и мужское обаяние. В "Заметках о поэзии" (Альманах "Поэзия", No 30, 1981 г.) Вл. Соколов написал: "Константин Левин. Он жив и сегодня. И по-прежнему этот красивый человек прихрамывает отнюдь не для шарма. Просто после тяжелейшего ранения нога его все сокращается...".

% % %

Причин для горьких размышлений, сожалений и разочарований было немало. Где-то году в 1975-м у Кости возник роман с тихой миловидной замужней женщиной, работавшей на Центральном телеграфе. Ее отношения с мужем были странны и запутанны. После знакомства с Костей они и вовсе прекратились. Через несколько месяцев их связи, уже твердо зная, что Костя "не жених", она объявила, что беременна и обязательно будет рожать, потому что хочет иметь ребенка именно от него. Костя попытался отговорить ее от такого шага, но тщетно:

- Как же ты одна вырастишь и воспитаешь ребенка? От меня помощь мала.

- Не беспокойся. Помощь мне не нужна. Я сама все устрою. Воспитаю.

И она устроила: вернулась к мужу, родила мальчика, уговорила мужа усыновить его.

Несколько лет поддерживал Костя добрые отношения с этой женщиной. Он приходил в какие-то скверики, где она гуляла с его сыном, приносил небольшие подарки, пытался давать деньги. Женщина от денег решительно отказалась, но на свидания приходила, дарила Косте фотографии сына. К пяти годам мальчик стал очень похож на маленького Костю севастопольских времен (1930 г.).

Они разговаривали, и мальчик называл Костю "дядей". Когда мальчику исполнилось шесть лет, он дома похвастался, что к нему в садик приходит дядя и дарит машинки. Мать встревожилась и запретила Косте встречаться с сыном. Тогда Костя попросил ее иногда звонить ему и сообщать о сыне, а также давать знать в любом случае, когда появится нужда в его помощи. Кости-но тайное, не реализованное по-настоящему отцовство стало еще одним источником отрицательных эмоций и тяжелых раздумий. Он все больше запутывался и разочаровывался в жизни, чувствовал себя согрешившим, но определить меру собственной вины перед сыном и его матерью не мог. Осталась еще одна незаживающая рана.

% % %

Многолетняя борьба Кости с самим собой приносила весьма скудные плоды. В последние годы он стал несколько интенсивнее работать. При этом он вынужден был во многом отказывать себе. Он подготовил к публикации в московских журналах несколько стихотворений, однако в редакции не отправил.

Он передал несколько стихов для "Антологии русской поэзии", которую в течение многих лет готовил к изданию за рубежом Евг. Евтушенко. Костя продолжал урывками обдумывать план романа, но не додумал и ни строчки не написал. План так и не созрел.

По-прежнему много времени отнимала подработка. За долгие годы Костя отшлифовал свой метод и рациональную технологию составления рецензий. Костина работа литконсультациям и редакциям нравилась. Его рецензии были корректны и содержательны, благожелательны, максимально откровенны и заключали в себе полезные советы авторам. Платили за эту работу гроши, поэтому литераторы Костиного уровня ею пренебрегали. Со временем Костя как-то привык к такому неблагодарному труду, смирился и стал даже находить в нем некоторое, хотя и слабое, удовлетворение.