Святослав Логинов - Мои универсамы (черновая версия)

Но в этот день всё пошло наперекосяк. Едва бригада появилась из раздевалки, её встретил радостный вопль Нилки:

— Ой, вы поглядите на нашего моряка! Ну-ка расскажи, где ты плавал, в каком стакане. Ведь я думала, он и вправду на флоте служил, пенсию хорошую имеет, а вчера в отделе кадров его трудовую поглядела. Всю жизнь грузчиком по разным магазинам, вот ведь брехун!

Нилка хохотала, как умеют только громогласные хохлушки — звонко, неудержимо. И ничуть её не смущало, что никто веселья не поддерживает, грузчики смотрят мрачно и неприязненно.

Бурно отреагировал только сам Лёша. Лицо его скривилось, казалось, он сейчас заплачет, но вместо этого он закричал что-то бессвязное, о том, что Нилка не имеет права, что он будет жаловаться… Побежал наверх в отдел кадров, где ещё никого не было (кадровики и бухгалтеры начинали работу в девять). Тем не менее, Лёшка где-то разжился листом бумаги и тут же написал заявление об уходе, которое и вручил Нилке.

— Вот ещё!.. — отреагировала нимало не смущённая Нилка. — Сначала две недели отработай, а потом — проваливай!

Нилка — молодая баба яркой внешности, бездетная офицерская жена. Муж её из прапоров к сорока годам дослужился до лейтенантов. Полное Нилкино имя — Нинель. В качестве цербера, стоящего у задних дверей универсама, она была идеальна. Вот и всё, что я о ней знаю, а больше там и знать нечего. Человеческие чувства для эстакадницы — излишняя роскошь.

Перекуры в этот день проходили в угрюмом молчании. Лёшка сидел в сторонке, сопел, насторожено ждал насмешек. Грузчики молчали.

Подвальщик Боря, выбравшийся посидеть в компании, попробовал было отпустить в Лёшкин адрес пошлую шутку, но грузчики не отреагировали, лишь Толик Рецидивист спросил как бы между прочим:

— У тебя челюсть нормально зажила?

Боря всё понял и быстро скрылся в своей норе.

Когда работаешь через день, две недели пролетают как одна. К этому сроку Лёша забыл о написанном заявлении, а Нилка, понимая, что у неё и впрямь могут быть неприятности, хода бумаге не дала. И, наконец, настал момент, когда неспешный разговор ни о чём был прерван Лёшиной скороговоркой:

— Это что, у меня и не такое было. Мы тогда на Кубу пришли с дружественным визитом…

Мужики кивнули: Бывает…

Год одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Горбачёвская антиалкогольная кампания набирает обороты, и вся жизнь универсама подчинена этой кампании. Винный отдел теперь затариваем в десятом часу, но уже с утра под его дверями маются жаждущие. Торчутся во все эстакады, хватают грузчиков за полу куртки:

— Браток, бутылку вынеси…

Какое вынеси… свои мучаются тем же похмельем и той же невозможностью похмелиться. Солёные помидоры не приносят ни малейшего облегчения; все ждут, когда придёт пивная машина.

Универсам обслуживает район с населением около десяти тысяч человек, и эти десять тысяч выпивают в день пять тысяч бутылок пива. Кто-то, определяя величину поставок, мудро рассчитал, что по одной бутылке на мужской нос — вполне достаточно, а женщин и вовсе в расчёт принимать не надо. Часов этак в десять-одиннадцать приходит с пивзавода фургон, который привозит эти злосчастные двести пятьдесят ящиков «Жигулёвского». С девяти в торговом зале волнуется толпа мужиков. Каждого, появившегося в зале грузчика встречают вопросом: «Не пришла ещё? Ну, когда же привезут?»

Фургон задом въезжает во двор, шофёр распахивает двери, подъезжает вплотную к эстакаде. Вожделенное пиво там, за железным занавесом.

Нилка на страже, шофёр тоже собран и внимателен. Появляется Сергей Саныч — зав гастрономическим отделом. Только теперь железные двери эстакады дозволяется открыть. Вот оно, пиво, такое же недоступное, как и прежде. В машине шофёр и Сергей Саныч, проверяют каждый ящик. Грузчики поддевают на рога стопки по пять ящиков и вывозят из машины. На эстакаде Нилка словно Рекс на границе окидывает выходящих цепким собачьим взглядом. Дальше узкий коридорчик, где с трудом разъезжаются два человека с рогами. Выход из коридорчика один — в торговый зал.

Первым выезжать в зал с пивом попросту страшно. Народ бросается, выдёргивает бутылки на ходу, бывало, что грузчиков сбивали с ног.

— Дорогу! — рявкаю я во всю глотку.

Куда там, к отделу не проехать. Ставлю стопку возле овощного, и её во мгновение ока разносят, расхватывая бутылки и расшвыривая ящики.

Страшная вещь — жажда.

Ещё несколько стопок постигает та же участь, потом становится полегче. Уже можно доехать в гастрономический отдел, поставить ящики на отведённое для них место. В течение получаса магазин будет торговать пивом, затем вновь наступит великая сушь.