Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса

Обрадованный изъявленным СССР согласием на вывод Польской армии, премьер Черчилль в телеграмме от 17 июля 1942 года выражал Советскому правительству признательность за передачу польских дивизий для защиты Ближнего Востока [70] Черчилль — Сталину, 18 июля 1942 г.: «Я уверен, что было бы в наших общих интересах, премьер Сталин, если бы три польские дивизии, которые Вы так любезно предложили, объединились со своими соотечественниками в Палестине, где мы их можем полностью вооружить. Они будут играть очень важную роль в будущей борьбе… Я надеюсь, что предложенный Вами проект, который мы высоко ценим, не будет не претворен в жизнь из-за того, что поляки захотят отправить вместе с войсками значительное число своих женщин и детей, которые в основном существуют на пайки польских солдат. Питание этих иждивенцев будет значительным бременем для нас. Мы думаем, что стоит принять это бремя в целях создания упомянутой Польской армии». (Прим. ред.) . Характерно, что Черчилль не выразил благодарности за польские части ни польскому правительству, ни Сикорскому.

После получения разрешения на вывод войск Андерс немедленно поставил в известность все подчиненные ему соединения и части об эвакуации из Советского Союза.

Сикорский в течение всего этого времени ни о чем не знал. Он не был информирован ни Андерсом, державшим этот вопрос в глубокой тайне от него, ни Котом, который также не считал своим долгом докладывать правительству о задуманном плане. Сикорский узнал о выходе Польской армии из Советского Союза лишь в разгар эвакуации, когда большинство частей уже находилось в Иране. Это известие застало его врасплох.

Вот как было осуществлено исключительно важное по своим последствиям решение о выводе польских войск из Советского Союза.

Я считал это катастрофой для польского дела. Разговаривал об этом с генералом Раковским, а также с епископом Гавлиной, который, развлекаясь тогда в одной компании с Андерсом, оказывал на него значительное влияние.

Единственным результатом подобных разговоров явились резкие упреки в мой адрес со стороны Андерса: я-де бунтую, осложняю ему обстановку, мешаю осуществлению его планов, и в результате он вынужден после моих разговоров объясняться с рядом людей, которые, ссылаясь на меня, сомневаются в правильности его решения.

Были и иные последствия таких бесед. Как-то на одной из товарищеских встреч у нас в штабе в Янги-Юле я обсуждал с несколькими офицерами вопрос о выходе нашей армии. Сразу после встречи один из офицеров помчался к Андерсу и доложил ему обо всем мною сказанном, особо подчеркнув при этом мою нелояльность в отношении генерала.

Андерс немедленно вызвал к себе ротмистра Кедача, также присутствовавшего на встрече, и потребовал, чтобы он сказал, действительно ли так было. Ротмистр Кедач, будучи моим приятелем, прекрасно понимал как мои намерения, так и возможные неприятности по поводу моих высказываний. Он постарался преуменьшить значение нашей беседы и представил ее иначе. От Андерса он сразу зашел ко мне и предупредил, что генерал знает обо всем и его тоже расспрашивал. Затем он передал состоявшийся разговор и высказал предположение, что Андерс наверняка меня вызовет. Однако в тот раз дело до объяснений не дошло.

Не могу не вернуться здесь еще раз к телеграмме, которую обещал прислать мне начальник штаба 6-й дивизии после нашего с ним разговора. Действительно, майор Ливийский прислал телеграмму, но не мне, а начальнику 2-го отдела штаба армии подполковнику Бонкевичу, а затем отправил с курьером ему же письмо, в котором доносил, что я готовлю в армии мятеж. Он сообщал также, что 6-я дивизия сохраняет верность Андерсу.

К счастью, офицер-шифровальщик являлся моим товарищем, был рекомендован на эту должность мною и разделял мои взгляды. Поэтому, получив телеграмму, он не побежал к Бонкевичу или Богушу, а прежде всего показал ее мне. Я взял у него телеграмму и попросил пока что никому о ней не говорить, пообещав, что все устрою сам. Мне было ясно, что я должен быть готов к разговору с Бонкевичем, так как я нисколько не сомневался, что все равно через несколько дней он будет обо всем знать.

Поэтому спустя три-четыре дня я пошел к нему поболтать. Изложил ему вопросы, с которыми пришел и которые он в общем хорошо знал. Он реагировал в том духе, что ему известно, что приказ и инструкции Сикорского говорят одно, а Андерс делает совершенно иное, но его это не касается. Лично он политикой не занимается, поэтому будет делать вид, что ничего не знает о подобных делах, и не станет в них вмешиваться. В конце беседы он показал мне письмо, полученное им от Ливинского. При этом он добавил, что хорошо осведомлен о моей позиции, но вмешиваться не думает.