Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

А как Мыкола? Мыкола пока тоже помалкивал.

Всю ночь пожары, пылавшие за Днестром, неодолимо притягивали к себе взоры четырех с половиной сотен человек.

Кто же там? Иногда нам даже чудилось фырканье родного ППШ. Пожары на востоке, на севере… Неужели наконец подошли с севера соединения? Кто же? Сабуров или Мельник? Шитов или Грабчик? А может быть, молдавские партизаны Андреева?

На рассвете все ясно услышали воркование автоматов. Сомнений не было. Там, за рекой — и близко! — были наши.

— Наши за Днестром! — уверенно сказал Москаленко.

На рассвете мы дали приказ форсировать Днестр.

Отряд, бредущий через быструю реку с одеждой и оружием в руках, мутил волны реки.

Но северный берег встретил нас лишь стайкой птиц, испуганно проносившихся над головами.

За Днестром быстро разместились в первой рощице, в самом неприспособленном для обороны месте, не думая больше о тактике марша, о маскировке. Скорее бы связаться. Нужно почувствовать «плечо». Была надежда и вера в то, что Сабуров или Андреев пришли на юг.

Но прошло еще два дня, и мы узнали.

Это был Ковпак, раненный, получивший передышку в два–три дня. Перебравшись через Днестр, он сразу дал приказ: жечь хлеб в лигеншафтах [лигеншафт — имение с немцем–администратором во главе].

Ковпак жег скирды в лигеншафтах. Чтобы призвать смертельно уставших бойцов делать это, он ссылался на задание товарища Сталина.

Но нам казалось, что через полмесяца после начала наступления огромных армий, гнавших немцев от Курской дуги к седому Днепру, у Верховного Главнокомандующего хватало дел поважнее.

Так думал кое–кто из нас.

А еще через месяц начальник Украинского партизанского штаба генерал Строкач рассказывал об этих днях, когда нам часто приходилось обрывать связь на половине сеанса или по нескольку дней и вовсе не получать никаких известий с Большой земли.

— Ну и волновались мы за исход вашего рейда. Часто раздавался звонок, и голос товарища Сталина слышался в трубке:

«Доложите, где Ковпак?»; «Как дела у Ковпака?»; «Что нового известно о судьбе Руднева?» И не проходило дня, чтобы не спрашивали доверенные люди: «Верховный Главнокомандующий требует ежедневно давать координаты и донесения рейдирующего на Карпатах отряда…»

Жаль только, что мы не знали тогда об этом. Значительнее, весомее и ответственнее чувствовали бы себя люди, в трудном своем положении, может быть, и недооценивавшие того, что одно только их пребывание за Днестром было подобно ласточке, принесшей в эти края весенние ветры победоносной Красной Армией.

Вспоминая ночь, освещенную пожарами, я думал, что Ковпак, как всегда, был прав. Враг уже кинулся в бегство от Курской дуги. Там наши братья переломили ему хребет. И хоть очень далеко от нас было до тех славных исторических мест и героических деяний могучей Красной Армии, но мы чувствовали: наш долг каждую минуту помнить, что мы ее помощники в глубоком тылу врага. Только в этом единстве цели наша сила.

Ковпак нашел тактический ход в своих партизанских, не писанных пока правилах, как ему действовать за Днестром, за тысячу километров от фронта: жечь, бить, гнать, не давать передышки, сеять панику. И в конце концов он был прав: он жег вражье логово по приказу Родины.

Зарево пожаров властно потянуло нас за Днестр. Оно освещало нам стальные волны реки. После форсирования Днестра группой овладела инерция выхода в партизанский край. Наши уловки хлопцы поняли как отступление. Я соображал: пока мы не дадим боя и не выиграем его, переломить это настроение не удастся.

Вспоминая «партизанскую академию» Ковпака, мы с Мыколой повторяли одно из главных его нравоучений: «В партизанском деле самое главное — выиграть первый бой. Потом может быть с тобой всякое, могут тебя и поколотить — оправишься; может быть и так, как часто бывает на войне: постреляли, постреляли и разошлись — и не поймешь, кто кого побил. Но первый бой ты обязан выиграть!»

Каждую ночь горели лигеншафты. Теперь уже и мы включились в это дело. Пожары удалялись все дальше на север. Но мы упорно вертелись на одном месте. Для того чтобы не дать немцам захватить отряд врасплох, мы каждую ночь совершали небольшие марши: переходили километров двадцать на север, а затем, круто повернувшись, обратно — на юго–восток.

Изредка в лесах слышны были пулеметные очереди; иногда дробным звоном отзывался родной автомат.

Однажды на марше возле шоссе пришлось переждать, пока проходила колонна вражеских автомашин. Посреди колонны было два или три танка. На ожидание ушло более часа; рассвет захватил нас подле небольшого леса.