— …Противник наш опрометчив. Но выдающаяся храбрость его солдат может компенсировать многое… Я думаю, что поведение врага достойно удивления. И если бы не немцы были моими солдатами, я бы отказался продолжать борьбу.
Судя по тому, как переводчик таращил с усилием глаза, пытаясь передать эти рассуждения Кригера, генерал явно нервничал. Он даже забыл, что среди офицеров его штаба есть доверенные Гиммлера. Кригер стал произносить «крамольные» речи.
— Это невозможно понять! Прорваться в тыл врага! За тысячу километров от своей армии! Второй месяц, как я зажал их в горах. В горах! И до сих пор не имею ни одного пленного. Черт возьми! Все это заставляет меня заявить, что на свете нет наград, которыми можно было вознаградить храбрость этих солдат. И как жаль, что о не в пользу оружия фюрера…
— Ага! Сдает! Он сдает! — хотелось мне крикнуть переводчику, который с натугой уставил на меня свои буркалы, с немецкой пунктуальностью стараясь воспроизвести напыщенную речь Кригера.
И я подумал, что генерал, пожалуй, прав. И еще подумал, что «тысяча людей с пылкой верой и решимостью сильнее миллиона». Но откуда надувшемуся спесью генералу вермахта знать это?
Много и очень внимательно беседовал я с этим переводчиком. Хотелось хоть что–нибудь узнать о судьбе комиссара и Ковпака. Этот глазастый фольксдейч из бессарабских немцев–колонистов — странная помесь национальностей — не то гагауз, не то тиролец, лицом смахивающий на турка, «переводил» и немецкие документы и речи Кригера на язык, составленный из румынских, полунемецких и невозможно перевранных русско–болгарских слов. О Ковпаке и Рудневе он, видимо, ничего не знал. Ни наводящие вопросы, ни, наконец, поставленные в упор требования не помогли. Он мотал отрицательно головой и все бормотал о том, что генерал Кригер созвал офицеров на совещание, но так и не спросил ни у кого мнения, не отдал ни одного приказания. Кригер шагал по полю, вдоль кукурузной полосы. Узенькое гуцульское поле пересекала вытоптанная колонной партизан дорога. Она–то, видимо, и гипнотизировала Кригера.
— Ви видель единственный ель? Елка такой черный, как зонтик. Этот елка стоял среди рожь и папушой как его по–русску… ну да, кукуруз, — бормотал словно в бреду фольксдейч.
Я вспомнил. Действительно, у подножия Дил на урочище Дилок росла могучая ель. Это возле нее я укрывался с раненым мальчишкой–партизаном, когда нас прижал к земле автоматчик.
— Кора на ней быль весь нахлестан из пулеметным очередь…
— Знаю. Продолжайте.
— Вы знает? — переводчик застыл, хватая воздух не носом, а всем горлом, тараща глаза, словно карп, вытащенный из воды.
Я даже улыбнулся.
— Так… это быль вы? — взвизгнул он, словно встретил старого знакомого на улицах Рене или Букарешта.
Действительно, было похоже на то, что он и Кригер наблюдали за копошившимися у корней могучей ели двумя людьми.
Кригер не выдержал и после совещания с офицерами все же подошел к этой ели, росшей на Дилке. Ее толстый и могучий ствол был весь иссечен пулями и осколками и блестел крупными слезами, выступившими из раненых капилляров. Пахучая густая смола стекала по стволу липкой еловой кровью.
— «Глядите! Это они!..» — вскрикнул Кригер. Он хваталь меня за рука. Я думаль — пратизанен наступаль нас из–за гора. Но доминул генерал Кригер, как завороженный, во весь глаз смотрель на этот черный елка. По кора с пахучая смола ползал муравей. Они умираль тысячами, но сзади упорно напираль другой. По трупам они перелезали на сантиметр форвертс и тоже погибаль. Так продольжался лянге цайт, ошень дольго. А потом они махен… этот через река по–русску… Как?
— Мост?
— О я, я!.. Они сделаль мост, а по мост шель все новый и новый орд, и уже он не имель препутствий на самой вершин, — переводчик вздохнул и, умоляюще глядя на меня, замолчал.
— Ну, а что же было дальше? Что сказал вам Кригер?
— «Это они!» — с ужас в глаза сказаль генераль. Против нас только первый, но за ними идут новый. А ми с вами — вот эта смола.
Переводчик вновь переживал сцену у ели… А может быть, он только искусный актер?.. Может быть, весь рассказ — досужая выдумка фольксдейча, похожего на турка?
«Но все рассказанное им довольно правдоподобно», — думал я, роясь в письмах немецких солдат, взятых вместе с фольксдейчем. Он ездил на машине полевой почтовой станции штаба группы Кригера. Машина взлетела на мине–нахалке, которую из густой кукурузы подсунули под нее, перед самым носом водителя, наши минеры. Переводчика вышвырнуло взрывной волной в кювет, а рядом с ним лежал иссеченный осколками кожаный мешок с письмами. Я выбрал из них пачку. Многие были подчеркнуты зеленой тушью. Целые фразы и абзацы…
Читать дальше