Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Петрович! Кажется, раскусил я эту премудрость… А?

Словарь был латино–русский.

— У местного попа одолжил. Говорит — слово это происхождения греческого, а, скорее, на латынь смахивает. В этих краях немцы больше на папу римского упор делают… Вот оно, словечко мудреное… А теперь давай думать, к чему бы оно галицийскому дядьке…

В словаре значилось: distracto — разъединяю.

— Отсюда, не иначе, пошел этот самый дистрикт. Там политика кнута, а здесь пряника. И все для того, чтобы властвовать над хлебом и салом Украины, — закончил Вася свои исследования.

Я согласился с Войцеховичем и на время выкинул из головы эту «проблему».

И снова — стоянка, довольно безмятежная, без особых угроз со стороны врага. На заставах кое–где попадались заблудившиеся жандармы. Ребята подобрали одну грузовую автомашину с несколькими жандармами.

Большинство из нас в этих краях впервые. Кое–кому довелось побывать тут в тридцать девятом, когда воссоединена была Западная Украина с Советским Союзом; были и такие, которые прошли эти места с конницей Буденного еще в гражданскую; несколько стариков, и Ковпак в том числе, прошли здесь еще в первую мировую войну.

Впереди — особо интересующий нас объект — дорога Львов — Тернополь — Жмеринка. Она пересекает извилистую глубокую реку. По обе стороны моста прилепилось два небольших местечка — Волочиск и Подволочиск.

Вынув свою «стратегическую», по черной нитке железной дороги пробираюсь взглядом на восток, к фронту: туда бегут поезда — через Проскуров и Жмеринку с развилкой на Фастов и на Одессу; и дальше — под самый Курск (через Киев — Бахмач — Ворожбу) - тянется эта стальная магистраль.

Но мысль почему–то отрывается от черной нити на карте и перескакивает к далеким детским воспоминаниям. Еще в восемнадцатом году приходилось мне, мальчишке, ездить по этой дороге от Вапнярки, через Жмеринку, на Проскуров, на Дунаевцы, под Каменец–Подольск и Волочиск. Украина тогда тоже была в руках немецко–австрийских оккупантов. Помню, под Дунаевцами немцы в касках сняли нас, мирных жителей, с поезда. Двое суток держали в подвале. Тогда впервые, от немецкого часового, я услыхал непонятное слово «партизаны».

— Ферфлюхтер партизан! — бормотал кайзеровский часовой, широким штыком поддевая кофточку у женщины с ребенком на руках.

Она стояла перед ним, дрожа, как осиновый лист.

Не зная немецкого языка, я все же понял. Партизаны — это, наверное, мы — русские и украинцы; понял, что одного этого слова боится вооруженный до зубов враг. И слово это врезалось в детскую память на всю жизнь.

На Тернополь–Волочиский участок дороги я выслал несколько разведывательных групп. Конечно, в первую очередь нам требовалось лучшее место для перехода железной дороги на юг. Но партизан, кроме разведки на себя, всегда обязан вести разведку в интересах действующей армии. Поэтому интересовало меня также и то, как работает дорога. Каждому из разведчиков я ставил задачу добыть «языка».

— И не обязательно немца! Берите по возможности железнодорожников!

То ли разведчики постарались на совесть, то ли неожиданно подвезло, но уже к середине дня у штаба сидела солидная группа железнодорожников. Их было двадцать два человека. Их форменные мундиры чернели под зеленой листвой Ковпак, проходя мимо, неодобрительно кивнул головой. Затем остановился, подозвал меня и, закуривая, спросил:

— Та куды их столько? На дьявола они здалысь? Расстреливать их не будешь. Вроде наши люди. А отпустишь — наболтают…

— Да я сам не ожидал… Наволокли хлопцы. Перестарались, товарищ командир… — оправдывался я.

— Перестарались? А не знаешь хиба? Недосол на столе, а пересол… — добродушно журил меня командир, скручивая цигарку.

Я не знал, что ему ответить.

— Ну, давай, давай, допрашивай! Выпустишь их пораньше. Отправить километров за пяток на север. А там пускай добираются — кто как может.

Я вернулся к железнодорожникам. Опросив их бегло для того, чтобы выяснить, с кем имею дело, стал по одному, по два отзывать их в сторону.

Тут представлены были почти все виды железнодорожных профессий: и служба тяги, и служба пути, и служба движения. Под кустами сидели: два начальника станции, пятеро или шестеро будочников, три стрелочника и один машинист. Остальные — путевые рабочие. По национальности большинство поляки, а часть — западные украинцы. Говорили они на том западном украинском наречии, которого не только Володе Лапину, ивановскому ткачу, но, пожалуй, и многим украинцам не понять. Не понял бы и я, если бы не увлекался когда–то чтением Ивана Франко, Стефаника и Кобылянской.