Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

Простояв несколько дней в Кременецких лесах, мы приготовились к дальнейшему маршу. Впереди снова степь. Ночью Ковпак бросится в нее, как пловец в холодную воду. Подтянулись к южной кромке леса еще с утра.

Весь этот день разведчики и заставы, расположившиеся на опушке леса, наблюдали уже знакомое нам явление. День был ясный, безветренный, жаркий. На протяжении нескольких десятков километров в небо медленно поднимались черные столбы дыма.

Руднев велел оседлать коней. Мы выехали на заставу. Лес сразу кончился, как каравай черного хлеба, отрезанный огромным ножом. Позолота зреющих хлебов рябит зеленью садов и белизной хат. Далеко внизу степь опутана паутиной дорог. Узелками сел, хуторов, экономии, усадеб она образует замысловатую сеть.

В каждом селе — тонкая ножка вздымается ввысь, чертит и растушевывает угольным карандашом голубизну неба. Так бывает лишь зимой в морозные дни. Только сейчас дым чернее да тишина зловещей.

Разведки, высланные на пожары, принесли точные сведения: все это — следы работы лжепартизанского отряда. Разведчики Одухи назвали имя его атамана — Черный Ворон. Не имея достаточно сил, чтобы напасть на нас в открытую, он демонстрировал свое бессилие бесцельной жестокостью: жег во всех селах хаты поляков и советских активистов.

Кое–где разведчики разогнали отдельные группки поджигателей. В других местах наши появлялись слишком поздно. Там они заставали лишь трупы мирных жителей — женщин и детей.

А Федор Мычко привел из разведки двух подростков. Это были почти дети: шестнадцатилетний парнишка и девочка лет четырнадцати. Оба худые и бледные. Брат и сестра. Мычко, как бы оправдываясь, сказал комиссару:

— Вот пристали по дороге. Никак не мог от них отвязаться. «Пойдем с тобой», — говорят.

Ребята эти, видимо, показались суровому разведчику такими беззащитными, такими непричастными ко всей подлой заварухе, поднятой гитлеровцами и их агентами, что у него не хватило духу оставить их. Понимая, что никакой пользы от них отряду не будет, а командованию — одна морока, Мычко виновато стоял в стороне. А дети с мольбой заглядывали в глаза партизанам.

— Возьмите нас с собой, — сказала девочка.

Комиссар спросил мальчугана:

— Как зовут тебя?

— Франек.

— Кто хаты жег? Знаешь?

Франек хмуро, ломким мальчишеским голосом отвечал:

— Черный Ворон. Он немецкий эсэс… А теперь прикинулся партизаном. Брешет он все! Вы ему не верьте, он всех евреев перебил. Теперь за наших взялся.

От Франека мы узнали некоторые подробности о Черном Вороне. Сброшенный гитлеровцами в первые дни войны как парашютист–диверсант. Черный Ворон действовал в районе Славуты, Кременца и Шепетовки по тылам Красной Армии в момент ее отступления. Затем стал начальником щуцполиции в Кременце. Потом ушел в леса. С фашистами и сейчас поддерживает связь. Вылавливает по лесам бежавших из лагерей советских военнопленных и расстреливает их на месте. В последние месяцы, тоже, вероятно, по фашистскому приказу, истребляет польское население.

— А тебя как звать? — обратился Руднев к девочке.

— Зося–а… — склонив набок голову, ответила она.

Зося совсем еще ребенок. Тонкая талия делает ее похожей на стебелек цветка. В руках — небольшой узел. Кокетливые глазки доверчиво оглядывают нас всех. Мы думаем: что делать с детворой? Комиссар показывает на узелок:

— Это что у тебя?

Зося молчит. Франек смотрит на сестру исподлобья.

— Ай… дурненька… Это ее посаг [приданое (польск.)]. Какая она кобета [женщина (польск.)] без посагу? Мувил тобе — кинь его до дьябла!

Зося ударяет маленькой лапкой брата по плечу:

— Цихо, Франек, цо ты панам мувишь?

Она краснеет и закрывается узелком. Но через секунду из–под рукава на нас глядят ее хитрые, смышленые глазки. Удивительно, как напоминала она в тот миг белку с еловой шишкой в лапках, прирученную нашей радисткой.

— Ладно. Найдем жениха тебе, — засмеялся Руднев.

Франека послали в роту, а Зосю отдали на попечение Карповны, командовавшей в этом рейде особым — девичьим отделением разведки. Долго грозные командиры смотрели вслед уходящим ребятам.

— Радуются, словно папу с мамой встретили, — усмехнулся Базыма.

Видимо, горькая судьбина крепко посолила утро жизни Этих детей, если наш лесной лагерь показался им раем…

На закате колонна уже вытянулась из леса. Предвечерний ветерок рассеял дымы по всему горизонту и превратил их в сплошную тучу. На фоне потемневшего неба она уже не казалась такой зловещей, а серела, как крыло огромной подстреленной птицы, безжизненно свисавшее с неба. На нем кое–где поблескивали красные блики заходящего солнца. Чем дальше мы уходили в степь, чем больше чернело небо, тем ярче багровела туча, остававшаяся позади. Уже не солнце, а огонь пожарищ отражала она.