Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Это ж военное имущество.

Хлопец виляет, мнется.

— Так яко ж воно военне… Так просто!!!

Один за другим еще несколько молодых подошли ко мне. Старик остался в стороне, наблюдая за ними. А хлопцы просят, доказывают…

— Неудобно нам буде. Нам поручили принять все это дело, и раненых и…

Дедок кашлянул.

Тогда я иду на хитрость. Хлопнув плетью по голенищу, подошел к старику.

— Хлопцы просят медикаменты вам оставить. Все это можно передать.

— Можно? — спросил старик. Глаза его блеснули и снова погасли.

— А чего же? Ваш иод нам не нужен. Только вот какое дело. Имущество могу сдать только под расписку. Уполномоченному лицу.

Мужики обступили меня.

— Так на що ж вона тая расписка?

— Вы тут под хатой оставьте…

— Оно нигде не пропадет…

Я упорствовал.

— Не, хлопцы, — пропадет или не пропадет, а дело военное. Без расписки — не годится!

Базыма, любитель всяких хитрых дел, наблюдает за нами давно. Он переглядывается со мной и одобрительно кивает: «Так, так. Давай их!»

Я отрезал:

— Передать могу только уполномоченному и только под расписку. Некому принять — ничего не оставим.

И отхожу в сторону к Базыме.

Молодых, как ветром, качнуло от меня. Они обступили старика и, уже не особенно конспирируя, что–то громко спрашивают, что–то доказывают. Старик в явном смущении.

Я отвязал коня и всунул ногу в стремя.

— Ну, хлопцы, долго думать будете? Есть уполномоченный — получай санитарный груз и раненых, — нет — повезем с собой! — и вскочил в седло.

Базыма, не в силах удержать смех, отвернулся к проходящей колонне и стал отдавать какие–то распоряжения.

— Як же так? — загомонили сразу. — Куда же вы?

Базыма ответил за меня:

— Повезем с собой. Завертай, ездовые!

Я тронул коня.

— Ну? Есть уполномоченный?

Искоса, через плечо, кинув беглый взгляд, замечают: старик кашлянул, давая своим хлопцам какой–то свои условленный сигнал. Они все подходят ко мне:

— Хай уж буде так. Мы все и будем уполномоченные.

— Так все и будете?

— Ага, ага…

— Э, нет, хлопцы. Так не выйдет. Кто–нибудь старшой должен быть.

Они замялись, поглядывая на старика. Затем один из молодых сказал:

— Так чего ж там? Признавайтесь, дядько Мыкыта…

Старик подошел и уже с нескрываемой злостью сказал:

— Ну, я буду старшой. Где расписываться?

— Вот так бы и давно. А расписываться не надо. Получай свое барахло. И запомни: не у москаля, а у многонационального советского народа — видишь, вот он идет — правда сама найострейша. И не только на конце штыка, а и тут и тут. — И показав ему на лоб и сердце, я тихо тронул коня.

А колонна гремела песней: Идьмо, Галю, з намы, З намы, козакамы, Краще тоби буде, Як в ридной мамы…

Даже Базыма подхватил и замурлыкал, проходя сквозь круг бандеровцев: Ой ты, Галю, Галю молода–а–ая…

От дядьки Микиты еще в начале разговора отошло в переулок несколько хлопцев. Что–то горячо обсуждая, они, глядя в мою сторону, усиленно жестикулировали.

«Этих можно расколоть. Надо прощупать. Кажется, тут нет единогласия…»

Но тут наше внимание привлекла суматоха в другом конце села. Народ бежал по улице. Мы послали туда верховых. Они вернулись быстро.

— Там Швайка целую барахолку открыл, товарищ начштаба.

— Какой Швайка?

— Та наш. Разведбог. Из третьего…

Действительно, это был Швайка, как сквозь землю Провалившийся вместе со своим взводом. Пробыв в разведке восемь дней, он собрал ценнейшие разведданные. В вышитой сорочке, смушковой шапке, лихо заломленной набекрень, Швайка походил на сельского парубка. Накануне он захватил немецкую автомашину с мануфактурой и раздавал все это добро направо и налево всем желающим. Оказалось, о нашем подходе к Горыни он знал еще накануне от жителей прибрежных сел, прятавших его от немцев и хорватов.

— Не хотел форсировать речку дважды, — простодушно объяснял он.

— А если бой?

— Я принял такое решение: если переправитесь без боя, все равно встречусь. А если вам мешать будут, решил ударить с тыла всем взводом! — резонно рассуждал Швайка, подстраивая свой взвод в колонну третьего батальона.

Мы с начштаба пустили коней в гусиную дорожку обоза и поехали шагом, на ходу сверяя по компасу и карте путь. Он вел нас строго на запад.

Это была Ровенщина, холмистая, плодородная. Справа, на севере, синела сплошная кромка леса; впереди и сзади поблескивали крошечные лужицы, еще не высохшие после дождя. Ветер, поднявшийся с востока, доносил запах и шелест колосящейся пшеницы. Вдали, затихая, звенела песня.