Макс Брод - Франц Кафка. Узник абсолюта

Спасибо за все, и auf Wiedersehen [38].

Ваша М. П. ».

Два последних письма Милены относятся к первым месяцам после смерти Кафки. Кафка в последнее время мало встречался с Миленой. Он провел с ней четыре дня в Вене, и у них была довольно неприязненная встреча в Гмунде, которая привела их ко взаимному отчуждению. В «Замке» Кафка показывает, что согласие между двумя возлюбленными длится недолго, и мы читаем о том, что происходит после первой ночи любви: «Он был слишком счастлив, держа Фриду в объятиях, и вместе с тем его терзала тревога, потому что ему казалось, если от него уйдет Фрида, он потеряет все, что у него есть». Вскоре начались трудности, перемежавшиеся лишь редкими проявлениями взаимного доверия. Что касается второго раза, когда Фрида и К. были близки, то в четвертой главе (в самом начале) звучит ужасное проклятие. Я уже говорил, что история любви, развивающаяся в романе, представлена как горькая карикатура. Реальность была более великодушна и милостива, чем ее отражение. В романе Кафка был вынужден поставить под сомнение и очернить свои собственные чувства. Жизнь же дала Кафке те моменты счастья, которые сияли со страниц его первых писем, она дала ему письма Милены (к несчастью, утраченные) и восторженный вскрик благодарности. Крах отношений случился в период между «четырьмя днями» и временем их второй близости. Вероятно, и позже Милена навещала Кафку, но это были малозначительные встречи. Когда Кафка рассказывал мне об этих визитах, он говорил, что они расстраивали его и причиняли боль, хотя по-прежнему он высоко ценил то благотворное влияние, которое на него оказывала Милена. Встречи в Мариенбаде, о которой говорит Хаас в эпилоге к письмам Милены, на самом деле не было. В дневнике от 29 января 1922 г. говорится о встрече с Ф. в Мариенбаде в июле 1916 г.

Надеюсь, что читатель почувствовал страстность натуры Милены в приведенных мною письмах. Эти письма в сочетании с письмами к ней самого Кафки имеют огромную ценность. Другие документы, непосредственно относящиеся к этому периоду, отсутствуют.

Вот два последних письма ко мне (написаны на немецком):

«Дорогой доктор!

С благодарностью возвращаю вам книгу. Простите меня, пожалуйста, за то, что не повидала вас. Я думаю, что едва ли стоит сейчас говорить о Франце, и вам конечно же тоже не хочется говорить о нем со мной. Если вы позволите, я дам вам знать, когда отправлюсь в Прагу в сентябре. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания вашей супруге, с которой я однажды обошлась, возможно, несправедливо, хотя вовсе этого не желала. Если можете, сделайте так, чтобы мои письма к Францу были сожжены. Я доверяю их вам. Его рукописи и дневники (в которых вовсе не идет речь обо мне, они были написаны, когда он не знал меня, приблизительно пятнадцать солидных записных книжек) находятся в моей собственности и, если нужно, могут быть предоставлены в ваше распоряжение. Таково было его желание: он просил меня не показывать их никому, кроме вас, и сделать это только после его смерти.

С наилучшими пожеланиями,

Ваша Милена Поллак».

«27 июля, 1924

Дорогой доктор,

Я не могу приехать в Прагу, чтобы передать вам рукописи, хотя мне хотелось бы сделать это. Я не нашла никого, кому могла бы их доверить, и поэтому посылаю записные книжки почтой. Я отложу поездку в Прагу на октябрь. Тогда я вам лично кое-что передам. Я прошу вас также взять мои письма у семьи Кафки. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Сама я не хотела бы просить их ни о чем.

Я очень, очень вам благодарна – полагаю, что увижу вас после 1 октября. Если вы не намереваетесь оставаться в это время в Праге, пожалуйста, пишите мне в Вену, когда вернетесь из Италии. С искренними пожеланиями,

Милена Поллак».

С той поры я много разговаривал с Миленой и получил от нее рукописи Кафки.

Было бы крайне неверно пытаться анализировать Кафку с точки зрения обычной психологии. Следующий факт, о котором я узнал всего лишь несколько лет назад, подтверждает это.

Весной 1948 г. музыкант Вольфганг Шокен, живший в Иерусалиме, написал мне о сенсационном факте – о том, что Кафка дал жизнь сыну. В качестве свидетельства он показал мне письмо одной дамы, М. М., которая была с ним в тесной дружбе. В 1948 г. ее уже не было в живых, и ребенок ее уже более двадцати лет как скончался. Особая трагичность ситуации заключалась в том, что Кафка даже не подозревал о существовании мальчика, который умер в семилетнем возрасте раньше самого Кафки. Мать мальчика, очень гордая женщина, свободомыслящая и самостоятельная, вскоре прекратила отношения с Кафкой. Я немного знал фрау М. М., но у меня не было мысли о том, что между ней и Кафкой могла быть дружба. Я полагал, что отношения между ними были скорее враждебными. В дневнике Франца есть записи, говорящие об этом. Во всяком случае, М. М. была необычайно умной персоной, она была удачлива, обладала большой силой воли и необычайной широтой взглядов.