Юлий Квицинский - Время и случай

Я счел необходимым предупредить Москву о своих опасениях и предположениях. Реакция была, скорее, неблагоприятной. Меня не критиковали впрямую, но ясно давали понять, что считают такую информацию слишком субъективно заостренной. Почему-то о содержании моей шифротелеграммы знал и помощник канцлера и пытался выговорить мне за это. Международный отдел ЦК КПСС, насколько мне известно, представил М. С. Горбачеву итоги съезда ХДС и высказывания на нем Коля в спокойных, рутинных тонах. Но оснований для спокойствия не было. События становились все более бурными и неуправляемыми. В ГДР движение гражданского неповиновения превращалось во все более мощное и массовое. Было видно, что даже такая многочисленная и дисциплинированная партия, как СЕПГ, не сможет удержать под своим контролем происходящее.

Между тем у нас дома, судя по всему, и в этом вопросе сохранялось немало иллюзий. Полагали, что достаточно заменить Э. Хонеккера на какую-либо «перестроечную» фигуру (если не на Э. Кренца, то на X. Модрова), и дела вновь пойдут на лад, что хоть в конечном итоге воссоединение. Германии, наверное, и неизбежно, но до этого поворотного момента предостаточно времени для политических маневров, инициатив, переговоров. В известной степени с толку сбивало и то, что сами западные немцы явно не ожидали столь быстрого, бурного и неудержимого развала ГДР.

Достаточно вспомнить первые осторожные 10 пунктов Коля, выдвинутые им в конце ноября 1989 года, рисовавшие объединение как длительный, весьма постепенный процесс, ведущий в итоге лишь к конфедерации ГДР и ФРГ. К его чести надо, правда, сказать, что он быстро менял тактику и приспосабливал свои действия к обстановке. Как и в футболе, немцы все время играли вдоль поля, гнали мяч из любых положений в ворота противника, в то время как мы, сохраняя основную ориентировку на быстро слабеющее правительство СЕПГ, плели кружева, играя поперек движения.

Ночью 9 ноября 1989 года, когда пала стена, я получил срочное указание связаться с канцлером и с В. Брандтом и передать им устные послания М. С. Горбачева. Смысл этих посланий состоял в том, чтобы предотвратить в Берлине возможные массовые столкновения. В западной части города шел митинг, на котором выступали политики из ФРГ, в восточной же части на стадионе им. В. Ульбрихта собрали свой массовый митинг коммунисты. В Москве опасались серьезных беспорядков в случае, если бы участники обоих митингов вошли в соприкосновение.

Выполнить эти указания было непросто. В. конце концов мне удалось вытащить к телефону помощника канцлера X. Тельчика с трибуны у Шенебергской ратуши в Западном Берлине и зачитать ему послание для передачи канцлеру. Добрался я, хотя и с трудом, и до помощника В. Брандта. Но перед этим мне пришлось поставить на ноги многих боннских знакомых. И тут я почти физически ощутил, что воссоединение состоялось, а ГДР кончилась, что возврата назад не будет. Мои самые солидные друзья были совершенно пьяны — то ли от шампанского, то ли от нахлынувших на них чувств. Такого я никогда еще не видел за все годы моей службы в Германии. Они благодарили Советский Союз, они говорили о большом будущем германо-советских отношений, они клялись в дружбе и плакали от счастья. Вопрос для них был предрешен.

Признаюсь, что это вызывало очень смешанные чувства. Нельзя было не сочувствовать народу, который "вновь обретал свое национальное единство. Вспоминалось и то, что Э. Хонеккер давно и сознательно вел политику отхода от Советского Союза. Но ГДР — это часть Европы, в которой мы все давно и мирно жили. Ее становлению были отданы лучшие годы собственной жизни и жизни моих товарищей. ГДР — это тысячи и тысячи немцев, сделавших ставку на Советский Союз не только в политическом, но и в личном плане. Это друзья-однокашники по институту. Это товарищи по работе. Это 20 процентов нашего внешнеторгового оборота, миллиардные вложения в прошлые годы, упорная борьба за преодоление доктрины Хальштейна, с помощью которой ФРГ мешала ГДР получить международное признание, за Московский договор, за нормализацию ситуации вокруг Западного Берлина. Что же, все это просто зачеркнуть и забыть? Или по крайней мере постараться сделать так, чтобы все позитивное, что было наработано за прошлые годы в наших отношениях с ГДР, не пропало зря, влилось мощной струей в складывающуюся на глазах новую великую Германию и сформировало ее на приемлемой для всех основе? Ответ на этот вопрос должны были дать предстоящие месяцы. Но в то же время было ясно, что, хотя идеальных решений, скорее всего, ждать не приходится, нельзя терять времени и плыть по волнам событий.