Город почти без водопровода.
Я стою в столовой в очереди за пятикопеечным супом. Вероятно, я стою в конце второй сотни, а позади меня в полутемном парном зале стоит еще не менее 200 человек. Супу еще не варили, хотя столовая давно должна отпускать обеды. Не было воды. Женщины терпеливо следят, как повар набивает снегом котлы, как трудно растопляются мокрые дрова. Больше часа проходит, пока закипает вода, еще час проходит, пока прокипает черная твердая лапша. Женщины безмолвно и терпеливо ждут тарелку супа, чтобы снести его домой и разделить с ребенком. О чем говорят? Не работает радио, и все хотят знать, что делается на нашем фронте. «Говорят, Мгу взяли», - кто-то передает слух. «Господи, только бы били, вышибали их», - страстно шепчут губы соседки и опухшие глаза заплывают слезами. «Я похоронила мужа. До последнего дня на завод ходил. Еще вечером чайку попил, а утром проснулась, - больно долго спит, дай, думаю, разбужу. А он уж холодный. Ночью помер». «А у меня два сына-студента так и угасли в неделю. Один-то и сейчас лежит восьмой день, не могу схоронить. Дров-то нет, холодно, так и лежит».
Все это говориться бесстрастно, без слез и жалоб. <���…>
Старая женщина в глухой ночи шепчет: «Господи, спаси и помилуй воинов Владимира, Николая, Александра и Михаила». И молодые неверующие внучки ее без насмешки и раздражения слушают этот страстный наивный шепот.
Все эти женщины по праву разделяют славу Ленинградского фронта. Они, и только они, - терпеливые, самоотверженные и стойкие, в самые трудные дни хранили очаги, поддерживали мужей и грели детей теплом своего тела. Честь и слава тебе, ленинградка зимы 1941 года.
В часы неистового отчаяния боролась я стихами сама с собой - и одолела. Сегодня на душе полегче. По радио - отрывок статьи об улучшении продовольственного снабжения города, жаль, оборвался, не дослушали. Четыре часа простояла за мукой (вместо крупы) за первую декаду: новая норма - на всех по 400 граммов без различия категорий.
В магазине в очереди умерла старуха, мы ее оттащили в уголок к кассе. Это стало бытом, не потрясает, не страшит. В булочной приходится схватывать и прижимать хлеб к себе сразу, - того и гляди, вырвут голодные подростки. /.../
Говорят, наши взяли Мгу. Пока не прочту в газете своими глазами - не верю. Боюсь, что страстную мечту принимают за свершившееся. Страстно жду прибавки хлеба, где-то тлеет надежда, на трехтонках возят муку. Это добрый знак. Вчера взяла муку, - оказывается, исчерпала талоны и в столовой не дают супа. Ни печки, ни плиты не топили - заварили кипятком муку с солью - и получился суп не хуже, чем в столовой. О, все это легче, если бы знать, что у нас успехи на фронте.
Самая близкая мне сейчас поэма Маяковского - «Хорошо!» Средние ее главы - сама наша жизнь. Но для сердца, чтобы оно согревалось, - Пастернак, грузинские поэты с их солнечными жаркими пейзажами.
Дома много ссоримся. Это от голода, от трудного быта. И надо бы меньше быть вместе - и невозможно, - все жмемся к теплу, да и некуда идти, почти не к кому.
Голод - во всех отношениях страшная вещь. Близкие становятся противны своей алчностью, завистливыми взглядами на чужой суп, едят жадно, чавкая, громко глотают обжигающий кипяток, разговоры об еде и только об еде. Грустно. И я, вероятно, такая же. Во всяком случае, я злая, раздраженная, и не хочется сдержаться, когда нужно бы. Тетя М/аня/ безмерно капризничает и владычествует над нами с постели. И все понимаю - ее болезнь, трудности жизни, и все же она деспотически признает только себя, свои страдания, и эта несправедливость неприятна, озлобляет добавочно.
Как хочется иметь время и возможность заняться чем-то действительно дельным, а не тратить лучшие светлые часы дня на жратву, самовары, столовые, печки. И иногда сидеть одной, не слушать дурацких разговоров об очередной еде. Доживу ли до этого времени? <...>
День смертей. Умер Федот Матвеевич, умер младший сын Федосьи Николаевны. Мертвецы на улицах. Это - мор. По-прежнему в магазинах ничего. Несмотря на речь Попкова, обнадеживающую [8] Директор средней школы № 9.
.
Испекла маленькие, с пуговичку, лепешечки, и утешилась на несколько часов. Катя Кап. c Люсей сегодня уезжает, принесла книги и картонку, порадовала подарком - пачкой соевого концентрата. Этот подарок очень памятен и дорог. Пусть ей удалось бы поскорее и счастливее проехать озеро.
Вчера ночью подумала вот что: если буду жить, сделать альбом «Блок в 1941 - 42 годах» - мои рисунки к стихам, вернее, к строчкам Блока.
Читать дальше