Сергей Суханов: До и после Победы. Перелом. Часть 2

Итак, в конце августа сорок третьего под Гомелем произошел прорыв до Киева, между Гомелем и Брянском началось уничтожение котлов, а вот под Брянском и восточнее шла битва титанов — у немцев там были близко основные ударные силы, что наступали на РККА, ну и нам тоже доставалось.

Напомню, двадцать шестого мы прошли сто пятьдесят километров на юг от Брянска до Льгова, двадцать седьмого — еще шестьдесят километров на восток, и завязали бои на окраинах Курска. Но в четыре часа дня наша Третья танковая была отрезана от основных сил немецкой танковой и двумя мотопехотными дивизиями.

Первые атаки с тыла наши отразили во встречных боях — два батальона развернулись "на пятке" и пристопорили продвижение передовых частей немцев. Затем, одной рукой зарываясь в землю, другой наши отразили еще две атаки — немцы все пытались взять нас с наскока, но плотный стрелковый огонь на средних и ближних дистанциях заставлял их откатываться раз за разом. Потом немцы подтянули гаубичную артиллерию и начали долбить наши позиции. Мы как раз только что потеряли на этом направлении три высотника, поэтому запретили полеты остальным, отчего немецкие артиллеристы почувствовали себя в безопасности. Снаряды в сто пять и сто пятьдесят миллиметров падали и падали на наши позиции. В окопы залетали максимум один из двадцати-тридцати снарядов — слишком мало было у фрицев в дивизиях стволов на такой фронт, чтобы создать достаточную плотность падения снарядов, которой только и можно было эффективно разрушать окопы с использованием навесного огня — это ведь не наши штурмовики, бьющие тоже сверху, но прямой наводкой. Но и близкие разрывы действовали на нашу пехоту угнетающе — под прикрытием высотников, которые и были основным средство контрбатарейной борьбы, мы уже отвыкли от постоянного и изматывающего артиллерийского огня, и сейчас каждый разрыв воспринимался бойцами довольно нервно. Еще бы — все знали, что немецкие сто пять миллиметров дают на грунте средней плотности воронку диаметром полтора и глубиной полметра, а сто пятьдесят — уже почти пять метров и полтора соответственно. Поневоле начнешь ежиться.

Можно было бы, конечно, и пересидеть, дождаться вскрытия окружения снаружи — ведь стволов у немцев пока немного, примерно по пять-семь на километр, боеприпасов тоже наверное не бесконечное количество, да и поражающая сила снарядов по открыто стоящей цели гораздо сильнее, чем по закопанной по самые брови — в этом плане атака была гораздо опаснее. Так, сплошное поражение, с вероятностью девяносто процентов, снаряды калибра сто пять миллиметров давали на площади четырнадцать на шесть метров, а сто пятьдесят — крыли площадь уже двадцать два на двенадцать. Действительное, с вероятностью поражения в пятьдесят процентов, конечно же больше — сорок на двадцать и семьдесят пять на двадцать пять соответственно — в этом плане сто пятидесятки вообще смотрелись как стопы злого гиганта, которые действительно топтали бы нашу пехоту, пойди она в полный рост. Но были моменты. Наша пехота не шла в полный рост. Никогда. Поведение скрытных ящериц им прививалось на КМБ с первыми словами инструктора. Да и пешее наступление практиковалось только на последних сотне-другой-третьей метров, в зависимости от того, как сильна противотанковая оборона, есть ли участки, по которым можно проехать на БМП и не подставить борт под немецкие орудия. К тому же, если удастся сохранить подготовку атаки в тайне, то немцы откроют огонь с некоторым запозданием — надо и обнаружить ее начало, и сообщить на батарею, а батарее — сменить установки прицелов с текущих на подготовленные для заградительного огня, зарядить орудия — пройдет минут пять, ну, минимум три — за это время, да на гусеничном транспорте, можно проехать очень далеко — тогда снова придется менять установки, ну и так далее, а там уже и до немецких окопов недалеко — опасались немцы стрелять так близко к своим, пусть и закопанным в землю. Если только стопятками да минометами. Так что наши, посидев под обстрелом всего пару часов, сказали магическую фразу "да ну их нахер!" и пошли в атаку.

Ну, не сразу, конечно, а после некоторых прикидок сил и их расстановки. И не только из-за обстрела — с каждой минутой оборона немцев будет усиливаться, так что через некоторое время ее уже будет не пробить ничем, только полягут зазря. Так что — сейчас или никогда.