Юрий Гастев - Судьба «Нищих сибаритов»

Для проезда по железной дороге (кроме пригородных и местных поездов) и покупки билета тогда был нужен специальный пропуск, на получение которого имели, в частности, право студенты во время каникул (для поездки «домой»).

И ведь как в воду глядел не запомнившийся по имени доброжелатель: действительно успел (а куда не успел сам, туда самый старший брат успел).

Своего рода «деревянная железная дорога» для вывоза древесины с лесоповала.

Вроде описанной в «Улыбке Будды».

Излечиться тут не просто и не быстро ― но можно; для начала можно порекомендовать каждому читателю «Шильонского узника», скажем, попытаться представить, как… пахло у героя в камере. (Байрон был явно выше этого; не беремся утверждать, но полагаем, что он даже не знал русского слова «параша».)

Вполне естественно, если это словосочетание напомнит читателю популярную песню:

Не будет ничего удивительного и в том, что читатель вспомнит, что эта жемчужина фольклора принадлежит вдохновенному перу одного из старших однодельцев Ю. Гастева. Вполне может даже оказаться известным читателю, что некоторые друзья последнего называют его, уже далеко не юного и не претендующего на героизм, «юным героем» (разумеется, в шутку). Смеем заверить читателя, что все эти ассоциации не имелись здесь в виду: фразеологизм «наш герой» ― не более чем литературный штамп, так же как и разрезающий его эпитет «юный» (Прим. редактора публикации в 1-м выпуске «Памяти».)

Он знал тогда лишь об аресте А.К. и С.А. (и, разумеется, А.И., см. ниже) Гастевых.

В миру известного под именем Антона Михайловича Васильева (менее известного большинству читателей «Круга», нежели сам Александр Исаевич, Лев Зиновьевич и Дмитрий Михайлович), под начало к которому причудливая судьба через семнадцать лет забросит и Юру Гастева…

Кстати, столь распространенные категорические версии «посадки» типа «сел за анекдот» и т. п., как правило, сильно упрощают ситуацию (хотя, конечно, многие успешно садились и вовсе без всяких анекдотов; вообще, ни одно из достаточных условий посадки не было, как говорят математики, необходимым).

Слава и его друзья обычно называли его сталинским соколом.

В своих мемуарах он рассказывает, как однажды извозчик обратил его внимание на уличную сцену: «Вишь, барин, химика повели!»…

Рядом с этим домом сейчас стоит памятник деду.

Термин Гекльберри Финна.

Не обижайтесь, соотечественники: если республика, напротив, срединная, то тут как тут есть другая прекрасная формула ― о гостеприимстве русском. (Как показывает опыт встреч за круглым столом, в наше время нет вообще стран с негостеприимным начальством…)

И такое было. Особенно Вильямс и Медведский любили разряжать огнетушители у себя в Менделеевке. А Марк Шнейдер (как этот красавец-верзила с внешностью интеллигентного Бени Крика и прямо-таки идеальными для Братства данными не угодил тогда в его Учредители ― уму непостижимо) продемонстрировал раз, что при желании и ящик с песком сбросить с пожарного поста в пролет с пятого этажа ― не проблема для пытливого ума, горячего сердца и умелых рук.

В «Приключениях Гекльберри Финна» что-то вроде этого называлось «оргиями» (термин этот в начале книга употреблял Том Сойер, в конце Король).

В деле еще фигурировали трогательные, но не совсем, как бы это сказать, технически совершенные стихи Малкина (с рифмами «мелкой вражды» «энкавэды» и т. п.) и Гастева («Золотое детство» ― «отец мой») и чрезвычайно яркий и изощренный эпос Медведского и Вильямса под собирательным названием ГНИИПИ (Государственный Научно-Исследователъский Институт Половых Извращений в городе ГНИИПИ ― столице одноименного островного государства) с очень выразительными рисунками; обо всей этой беллетристике мы расскажем во второй части нашего очерка.

Статья Уголовно-процессуального кодекса об окончании следствия (теперешняя 201-я).