Тамара Катаева: Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

…вдруг раздался какой-то шорох, <���…> и вошла в кабинет <���…> А.А., в черном платье, со своими серебряными волосами. Вдруг в комнате стало просторно, в этой тесной комнате. Все встали и тихо ее приветствовали; она, как царица такая, знаете, поклонилась и вышла в другую комнату. И Фальк мне сказал: «… И упало каменное слово…»

Когда А. бывала в Москве, она звонила мне. Я бывал у нее там, где она останавливалась — то у Виктора Ардова, то у Марии Петровых, то у Ники Глен. А.А. сидела в шали, в старом халате, еще красивая, величественная, седая, как императрица в изгнании. Говорила она медленно, с расстановкой. Она придавала очень большую цену каждому своему слову, каждой надписи. <���…> Слишком серьезных разговоров чаще всего избегала.

Такой был образ жизни для поэта — хождение и демонстрация себя, своих костюмов, своих жестов, своих реплик и пауз. Она бесконечно ходила по гостям и принимала у себя. Переезжала из Ленинграда в Москву и неустанно гастролировала. Ахматова опередила свое время и хотела быть мультимедийной персоной. Она хотела, чтобы читали ее стихи, восторгались ее актерским мастерством, ценили бы ее стильность во внешнем облике, чтобы про нее писали в газетах и передавали ее голос по радио. Для кино писала сценарии. И либретто для балетов.

Мельпомена — самая мимолетная из муз. Вот царит на сцене, и вот занавес упал, театр сгорел, город стерт с лица земли. Не слишком ли мы преувеличиваем долговечность других памятников? Вроде бы Мельпомена нисколько не смущена своим видимым ущербом. Весела и самонадеянна, как все другие. Анна Андреевна лицедействовала — и требовала, чтобы записывали вечным пером — Всего прочнее на земле <���…> / И долговечней — царственное слово. Со словом обращалась как с сенной девкой — оно должно было служить и для утилитарных целей.

Она считала свое исполнение этих ролей музейной ценностью; она находила, что еще раз посмотреть эту ценность было бы поучительно для поколения, которое когда-то восхищалось ею, как поучительно посмотреть на нее для поколения, которое никогда прежде ее не видело.

Говорю нескладно: «Я так хотела всегда вам сказать, что вас читают, помнят, любят…» — «Гораздо больше тех, кто меня не любит» — буркнула она, как-то не перебивая. (Н. М. Иванова-Романова. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 520.) Все как в театре — в ремарке указано: «Говорят все вместе, перебивая» — а текст выписан для каждого свой и каждого слышно.

Каждый вечер эта женщина выходила на подмостки, без прогулов, без отгулов, без ока грозного администратора — спешила предстать перед зрителями. Как беспрестанно вспоминают музыканты — великие и просто преданные своему делу, колесившие с гастролями по стране и часто выступавшие в самых захолустных местах — играть вполсилы невозможно, зритель, какой бы он ни был слушатель — главная награда для музыканта. Для актера — тоже. Ахматова не выбирала себе зрителей, она свои проходы и королевствования поигрывала по большей части перед простенькой публикой — театралы со вкусом предпочитали профессионалов.

То, что она одернула Блока, — Александр Александрович, мы не тенора, — может, все было наоборот, но вот порядок выхода на сцену всегда ее занимал — на разогреве у Пастернака играть не стала.

И известный всем актерам феномен — роль отождествляют с исполнителем. От героев ждут, что они будут героичны в жизни, комики — смешить, соблазнительницы — соблазнять. Голливудским актрисам контракт запрещал иметь или по крайней мере предъявлять на публике мужей и детей — кто тогда поверит, когда на экране они будут страстными возлюбленными злодея? Со злодеями — своя история, обаятельный негодяй — одно дело, трусливый предатель — другое. Исполнитель роли Ленина попадался в пожизненный капкан, его репертуар сверялся по особому счету.

Ахматова это знала прекрасно и шла от противного — играла роль с намерением, чтобы ее черты атрибутировали ей самой как человеку.

Воспоминания М. Бажана: Поэтесса словно вознеслась над разноцветной и разноликой толпой на недосягаемую высоту. В ее поведении была и своеобразная поза, некоторая театральность, игра, но столь талантливая и естественная, что казалась изначально ей присущей. (Летопись. Стр. 664.)