Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло - дневники. 1965–1970

Солнце бросало последние лучи перед короткими сумерками. Крестьяне с рисовых полей направлялись к своим хижинам. Они держали в руках мотыгу или серп и, в узких набедренных повязках, ступали с таким гордым видом, какими на наших дорогах их уже не увидишь. Это походка людей, у которых, даже если они очень заняты, есть время, как только что показал нам наш водитель. Сари, которое носят женщины, больше намекает на их грацию, чем подчеркивает ее, ибо она свойственна от природы, и мне пришло в голову изречение, которое я прочитал однажды в женской половине Майсенского замка:

С работы возвращались не только люди, но и слоны. Свет фар снова и снова выхватывал из темноты на проезжей части одного из этих могучих животных, которые превосходили автобус. И не только высотой, но также — по сравнению с миром рычагов и винтов [229] — реальностью.

На острове еще живет более тысячи рабочих слонов, не считая диких в джунглях, где львы уже вымерли. Они сохранились там вопреки бойням минувшего столетия, которые красочно описывает Бэйкер, считавший охоту на слонов «спортом первого сорта» («Rifle and Hound in Ceylon» [230]). Его приключения относятся к тем, которые меня воодушевляли в молодости, а в старости стали противными.

Дрессировка слонов принадлежит к очень древним искусствам и, по сравнению с дрессировкой лошади, относится не только к иному временному порядку, но и к другой иерархии. Есть эпохи, которые, как эпоха приручения быка или овна, как раз именно этим, возможно, и отличаются друг от друга. Великой встречей является встреча Пора и Александра в битве при Гидаспе [231]; одновременно она является встречей Европы и Индии. Пор, правда, имел в распоряжении лошадей, поскольку послал своего сына с двумя тысячами всадников и боевыми колесницами в передовой бой. Однако сам он в золотом вооружении передвигался верхом на слоне по левому, находящемуся под угрозой флангу, и отбил там атаку. Александр на Буцефале переплыл Гидасп; река была бурной, поскольку стоял сезон дождей. Когда Пор, стрелой раненный в плечо, вынужден был прекратить борьбу, его слон встал на колени, обвил его хоботом и бережно поставил на землю.

Александр встретил здесь более старую, статичную власть. Пор на вопрос, как он хотел бы, чтобы с ним обошлись, ответил: «По-царски». И когда от него стали назойливо требовать уточнений, он ограничился указанием, что все содержится в слове. Он дал Александру меру.

В индийских шахматах наша ладья была слоном и уже в ту пору более сильной фигурой, чем конь — прямолинейный боец, набирающий мощь, когда поле опустошается. Не случайно в связи с древним царем вспоминаешь эту игру. Она, как сама корона и как слон, вдается в нашу современность свидетельством того времени, когда жили и думали по-другому. К нему же относятся астрология и другие искусства, вытесненные сегодня на периферию познания или оказавшиеся в руках сектантов. Золото и слоновая кость, но еще нет железа; радостное служение, но не рабство. Это звучит несколько афористично и об этом можно только догадываться, но мыслимы времена, когда музыка станет играть ту же роль, какую сегодня играет астрология. Тогда будут знать лишь ее ритмический каркас, как чтение звезд сегодня ограничивается астрономическим каркасом.

Цари в Пенджабе, одним из которых был Пор, пользовались у азиатских деспотов плохой репутацией «демократов»; это заставляет вспомнить одно изречение из «Пира семи мудрецов» [232]: «Лучшая монархия — та, которая больше всего похожа на республику, и наоборот».

В Поре угадывается одна из тех фигур, намеки на которых есть у Геродота. Цари Фригии, Мизии и Лидии «старше» царей Вавилона и владык речных долин. И здесь, на Цейлоне, люди и жизнь в этом смысле еще старше, и скоро этого больше не будет. Старше, чем наша история даже в своих истоках. Мы видим группы и костюмы, как будто уже опустившийся занавес поднимается еще раз. Не без основания при виде старых деревьев и слонов мне пришло в голову слово индийского Пора. Остров — царский.

Преимущественно в каюте: я листал переводы из японских журналов. Профессор Шинцингер [233]дал мне их с собою в дорогу; я с удовольствием вспоминаю часы, проведенные с ним в его камышовой хижине на озере Худзэндзи. Некоторые своим молчанием умеют сказать больше, чем другие своим красноречием. Мы жили там наверху в «Каная-отеле», отдаленной гостинице на опушке леса, которую иногда посещает и Тэнно [234], причем как биолог; озеро известно своим рыбным богатством.