Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло - дневники. 1965–1970

Это решили отметить и здесь; в сильную качку и с затемненными огнями в маленькой кают-компании были откупорены бутылки. Вскоре развеселились, все кроме одного, с унылым видом сидевшего за столом. Они приставали к нему:

— Почему ты с нами не радуешься? Слушай, очнись наконец!

— Что значит сто тысяч русских? — возразил он.

Им не хотелось об этом задумываться, хотя это было верно. Нарушителем спокойствия был старший лейтенант флота Канарис, позднее, как адмирал и шеф контрразведки ставший одной из ключевых фигур Второй мировой войны. Он не пережил ее, хотя почти достиг другого берега.

Вайда красильная [809], «золотое руно» древних, цветет роскошно, только мешает растущий совсем рядом желтый лук [810]. Такого в следующем году быть не должно.

«Дорогой Александр [811], в последние недели зачастили извещения о смерти. После Хельмута Шнайдера, Эрнста Вильгельма Ная, моего друга по легиону Шарля Бенуа, теперь настал черед и Курта Паули, который был очень дружен со мной, а также с мамой. Ты, если вспомнишь, гостил в его силезском имении. Он завещал мне письма, которые мама ему писала, — прекрасные тексты, которые я собираюсь когда-нибудь в спокойной обстановке изучить. Дочь Паули, госпожа фон Девитц, живет по адресу Имбзен 3401; она наверняка обрадовалась бы письму от тебя.

Мы с вюртембергскими энтомологами побывали на Верхнем Рейне, в еще очень тихом ландшафте цветущих лугов, болот и пойменных лесов. Я находился там зимой 1939-40 годов. Два дня усердно охотились, а вечером пускали по кругу чарку и обсуждали добычу.

Потом мы были в Гогенцоллерне, гостями Луи Фердинанда [812]. Собрались шестнадцать кавалеров ордена, большинство которых еще хорошо держатся друг подле друга и бодро занимаются делом. Мы были приняты в ратуше Хехингена и до полуночи просидели за пиршественным столом в графском зале замка. Анахроничный праздник. Скоро уже никто не будет знать, что такое Первая мировая война».

Ночью сны. Пленные еще не вернулись с Востока. Поток набух и был кроваво-красным. Я в зеленой блузе ожидал в автобусе самого себя.

В первой половине дня препарировал добычу с Верхнего Рейна. Чтение: Хорст Штерн, «Описание вулканического острова Ланцарота», работа, которая очень напомнила мне мою методику. Я даже взялся в итоге выписывать из нее цитаты. Это исключение.

К чаю супружеская пара пенсионеров из Хемница, который сейчас называется Карл-Маркс-Штадт. «Мы с там с 1933 года живем при том же режиме».

Марсель Жуандо [813]посылает двадцать первый том своих дневников: «La Vertu Depaysee» [814]. В нем посвящение:

«Cher Ernst, Chere Liselotte, je signe ce livre — et au bureau ou je me trouve on entend une manifestation hurler de l'Universite. Je meurs de degout. Marcel» [815].

Приступил к написанию некролога Генри, также я сообщил орнитологической станции Мёггинген о появлении в гравийном карьере Андельфингена береговой ласточки [816].

Я мог бы быть доволен, если бы не положение в стране — Одиссей в зале, где распоряжаются чужеземцы и веселятся их прислужники. Пасть бы уже в 1914 году с первыми добровольцами.

«Огненный танец». Наружная стена дома пылает. То, что я должен был привыкнуть к красоте роз, кажется мне странным лишь потому, что она столь очевидна. В сущности, любое растение неисчерпаемо, даже чертополох и крапива. Ирис я «открыл», когда бродил по выставке графини Цеппелин на Майнау [817].

Как получается, что одна из моих лилий утром пахнет плохо, а вечером хорошо — или мне только кажется? Это химизм или соотношение (потому что вечером хлева стоят открытыми)?

Желтая наперстянка, подарок Юргена Бергедера, разбросала семена. Она растет здесь в лесах; я не забуду того мгновения, когда в горах у Бойрона увидел ее светящейся в полутьме. На Юре ее называют gale Glogga [818].

Уже долгие годы в саду дичает, особенно в полутени, пурпурная наперстянка. Дно колокольчиков присыпано фиолетовыми пятнышками; пчелы проскальзывают внутрь, как в покрывало невесты. На севере везде, до самой Норвегии, горят на лесосеках ее копьевидные стебли.

Наперстянка принадлежит к могучей семье Scrophulariaceae [819]— не хватит жизни, чтобы изучить ее всю. К ней относятся (назовем только некоторые) коровяк, кошельки [820], фиглярский цветок [821], льнянка, львиный зев и павловния.

Откуда же пошло название, которое трудно даже выговорить? Scropulosus значит: «царапающий, шершавый». Семья обладает также мощной лечебной силой: дигиталис необходим при заболевании сердца, норичник хорош от scrophula, язвы горла.