Владимир Бушин: Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

…В камере было почти совсем темно, особенно с непривычки, однако чувствовалось чье-то присутствие. «Неужели он спит?» – подумала Женни. Через несколько минут при слабом свете мерцающей коптилки она разглядела нары вдоль боковых стен. Полная надежды, Женни негромко позвала:

– Карл!..

На нарах кто-то шумно зашевелился, и сиплый со сна, грубый женский голос спросил:

– Кого это принесло в такую пору? Новенькая! О, интересно! И кажется, высокого разряда, не то что мы.

Должно быть, обладательница сиплого голоса хорошо привыкшими к темноте глазами видела вошедшую гораздо лучше, чем та ее. От этого Женни почувствовала себя еще беспомощней, чем в первое мгновение, когда поняла, что Карла здесь нет.

Она вдруг ощутила легкий приступ тошноты. Это, конечно, от спертого воздуха, от вони, или внезапная реакция на все пережитое сегодня. Женни приложила платок к губам. Ей хотелось сесть, еще бы лучше – лечь, она чувствовала слабость. Проснувшаяся женщина, видно, заметила ее состояние. Она поднялась, уступая Женни место на нарах.

– Что с тобой? Мутит? Лишку хватила? Девки, вставайте! – продолжала она громко. – У нас пополнение.

Поднялись еще две встрепанные фигуры; в дальнем углу лежал кто-то четвертый, но не пошевелился.

Три женщины, запахиваясь в грубые тюремные халаты, приблизились к Женни, сели рядом. Одна из них была совсем молода и весьма привлекательна даже в таком полуночно-тюремном виде; вторая – тоже молода, но толста и некрасива; третья, та, что проснулась раньше всех, явно доживала уже последние годы короткого бабьего века.

– Откуда явилась? Как звать? Видно, больших господ обслуживала, да чем-то не угодила? А что это у тебя в свертке? – спрашивала старшая.

Женни развернула сверток. Она ведь и сама не знала, что именно в нем находится. Там оказалась белая булка с большим куском жареной телятины и полдюжины вареных яиц. Женни взяла булку и примерилась разломить ее на три части, но старшая запротестовала:

– Э, нет, дели на четверых. Еще неизвестно, когда тебя покормят, хотя хорошо известно чем. И дай нам всем по яйцу, себе тоже возьми, а эти два съест, когда проснется, вон та соня, что в углу.

Женни не чувствовала враждебности со стороны этих женщин, а их грубоватая фамильярность после того, чтó она встретила в кабинете комиссара полиции, ее не пугала. Поэтому она кратко, сбивчиво, но в общих чертах довольно ясно рассказала, кто она и как попала сюда.

Поедая телятину, предназначенную для Карла, обитательницы одиннадцатой камеры внимательно слушали Женни. В ее рассказе их, кажется, больше всего заинтересовало то, что у нее есть муж и дети.

– Трое, – уточнила Женни, впервые улыбнувшись за этот день.

– Ах, как бы я хотела хоть одного-единственного, – вздохнула самая младшая, – но, видно, у меня никогда не будет детей. В четырнадцать мне пришлось травить плод от хозяйского сынка. С тех пор вот уже шесть лет ни разу не понесла.

– Дура, – прервала ее старшая, – куда бы ты делась с ребенком? Чем бы ты его кормила? Одна-то не можешь…

– А у меня был и муж и ребенок, – сказала толстуха. – Только муж в шахте погиб, а мальчик вскоре умер от простуды.

Женщина, которая до сих пор спала, вдруг проснулась, села на нарах, оглядела всех сонно-безразличными глазами. Старшая протянула ей два яйца: «Ешь, тебе оставили». Она молча очистила их, съела, даже не посолив, и снова легла.

Младшая спросила:

– А вы давно замужем?

– В июне исполнится пять лет. А до свадьбы мы были более семи лет тайно помолвлены.

– Семь лет! Тайно! – всплеснула руками младшая. – Неужели так бывает! Все эти семь лет вы любили друг друга? И сейчас любите?

– Дура несмышленая, – перебила старшая, – ты сообрази только: пять лет еще не женаты, а уже три ребенка! Разве без любви так бывает?

Женни почувствовала, что краснеет, услышав такую аргументацию, против которой, однако, возразить, пожалуй, было нечего.

– Свадьба у вас была, надо думать, богатая? – спросила толстуха.

– Нет, очень скромная, но веселая. Ведь муж мой далеко не богат.

– Уж это ясно, – сказала догадливая старшая. – Богачей в тюрьмы не сажают.

– А свадебное путешествие у вас было? – не могла угомониться младшая. Ее, видимо, сильнее, чем подруг, захлестывали волны любопытства и горькой женской зависти.

– Было. Небольшое, но было… По Пфальцу…

– Ну хватит, девки, – неожиданно и резко скомандовала старшая. – Скоро светать начнет, спать ложитесь.

Все легли. Женни – не раздеваясь, ей страшно было подумать, что придется притронуться голым плечом или голой коленкой к этой простыне, к этому одеялу. А что, если завтра ее облекут в такое же арестантское рубище?