Великая Княгиня Мария Павловна: Воспоминания

После купания мы торопливо возвращались домой, чтобы успеть ко второму завтраку. У дяди был установлен строгий распорядок, и минутное опоздание могло повлечь замечание и даже наказание. Мы плотно завтракали и шли пить кофе или на примыкавшую к столовой веранду, или на балкон к тете.

За столом я сидела рядом с дядей, а около меня — Дмитрий. Если были гости, кого нибудь из них сажали подле меня, и дядя следил за тем, как я поддерживаю беседу. Мне делали строгие замечания и даже наказывали, если я не находила темы для разговора. За официальными завтраками всегда собиралось человек пятнадцать—двадцать, то были для нас самые тягостные моменты дня.

Выпив кофе, дядя шел к себе вздремнуть, он растягивался в кресле, а ноги клал на покрытый газетой стул, чтобы не испачкать его сапогами. Тетя спускалась в сад и устраивалась в тени крытой террасы, где всегда было прохладно. Здесь она рисовала, или кто нибудь читал вслух, когда она и придворные дамы вышивали. К серьезной литературе здесь не обращались, поскольку, как я помню, у тети были немалые трудности с «Записками из мертвого дома», когда она впервые попыталась познакомиться с Достоевским. Она недостаточно хорошо знала русский язык, чтобы читать его самой, а потому одна из придворных дам читала ей вслух. Тетя была неприятно поражена слишком реалистическими подробностями и не допустила бы публичного чтения таких вещей.

Французская литература не вызывала у нее восхищения; однажды она сказала мне по поводу одной дамы, чье поведение считала несколько легкомысленным, что это фривольные французские романы повлияли на нее. В то время она читала книги только английских авторов и была осторожна в их выборе.

Перед тем как удалиться после завтрака к себе, дядя обычно отдавал распоряжения на день; он полностью все решал сам, ни в чем не советуясь с тетей. Нам с братом были выделены несколько пар пони и мулов. Дядя Сергей всегда точно указывал, каких лошадей запрягать и в какие экипажи. Порой по той или иной причине случалось так, что в последний момент нельзя было в точности выполнить его указания, но никто не осмеливался потревожить дядю во время отдыха, и тогда приходилось вмешиваться тете. Узнав об этом, дядя очень сердился и бранил ее.

Пока он спал, в доме царила полная тишина, и только к середине дня все вновь оживало. Становилось слышно, как лошади били копытами возле дома, скрипели колеса экипажей и позвякивали колокольчики. Дмитрий и я выезжали на своих мулах в приземистой плетеной коляске в сопровождении шталмейстера. Мы спорили, кому держать вожжи, а добравшись до них, ни за что не хотели уступать. Порой с нами отправлялся дядя Сергей, тогда нам приходилось хорошо себя вести. Иногда мы ездили на вечернее чаепитие к соседям, чаще всего к Юсуповым, друзьям нашей семьи. У них было два сына, Николай и Феликс, старше нас на несколько лет.

Летом такие поездки предпринимались часто, но осенью иногда выехать было невозможно, потому что в плохую погоду дороги становились непроезжими для больших экипажей. Мы всегда ездили одним и тем же путем, а потому знали каждый поворот, каждый кустик. Пейзаж был довольно однообразным, но привлекательным: безбрежные хлебные поля, луга, покрытые высокой душистой травой с ромашками и колокольчиками, леса с соснами, дубами и березами и изредка деревни, похожие одна на другую, с деревянными избами.

Когда в середине лета поспевали ягоды, мы собирали их в глубине парка, а после дождя отправлялись за грибами. Мы хорошо знали места, где они росли.

Сюда приходили за грибами и крестьяне, а потому парк приходилось охранять, поскольку это было частное владение. Несмотря на строгий запрет, соблазн был слишком велик, и мы часто видели в зарослях цветастые косынки женщин, убегавших при нашем приближении.

Погода большей частью стояла хорошей: сухой, ясной, безветренной. Но иногда случались сильные грозы, порой день, а то и два шел почти тропический ливень. Грозы обычно были по ночам. Дом вздрагивал от приближавшихся раскатов грома. Было очень страшно, спать я не могла, но из гордости не хотела звать спящую по соседству няню. Я вставала с постели, подходила к окну, приподнимала штору и выглядывала на улицу. Вот сверкала молния, быстрая и ослепительная, и небо вдруг становилось зеленым, а потом сразу же все снова погружалось в пугающую кромешную тьму. Ночной мрак, обостренное ожидание начала грозы вызывали мучительное напряжение. Казалось, будто на землю надвигается катастрофа.