Святослав Логинов: Моя публичка

Из прижизненных изданий моего любимого Сервета в Публичке оказалось три книги: медицинский трактат «Универсальное действие сиропов» и два богословских труда: «О сущности троицы» и «Диалоги о троице». С первой книгой всё было ясно — она хранилась в «Россике», я заказал её, получил, тусклыми глазами поглядел на неудобочитаемую готическую латынь, потратив день, перевёл первую фразу, гласящую, что не только изучающие медицину, но и всякий разумный человек должен иметь верное представление о действии лекарств. После этого мне ничего не оставалось, как сдать книгу, поскольку тратить на перевод остатки жизни я не мог.

А вот с двумя другими книгами появилось затруднение. Е. Будрин сообщил мне, что объём первой книги сто шестьдесят восемь листов, а второй — шесть. Если речь идёт об авторских листах, то трактат «О сущности троицы» разрастается до размеров немыслимых для одного тома. К тому же не очень понятно, когда девятнадцатилетний Сервет успел сочинить подобного левиафана. Если же имеются в виду двойные страницы (В XYI веке пагинация большинства книг шла через страницу), то в этом случае «Диалоги о троице» оказываются даже не брошюрой, а листовкой или прокламацией, и продолжатель дела Томаса Мюнцера из кабинетного учёного превращался в уличного агитатора. Так о ком же я пишу повесть?

В таком случае подлинники смотреть просто необходимо. Дрожащей рукой я нажал кнопку звонка Отдела редкой книги и, когда дверь отворилась, спросил у строгой тёти, какие бумаги надо предоставить для хотя бы пятиминутного лицезрения сочинений Сервета.

Узнав о моих затруднениях, хранительница отдела провела меня внутрь, усадила за свой стол, и через минуту я держал в руках одетый в желтоватую кожу томик, где под одной обложкой были переплетены оба сочинения. В первом оказалось сто шестьдесят восемь двойных страниц, а во втором шесть авторских листов. Тогда я ещё не знал, что Будрин не держал в руках ни единого сочинения Сервета, а просто неверно перевёл соответствующие места из Д'Артиньи.

Я пролистал книгу, которой не мог прочитать, как умел срисовал виньетки на первой и последних страницах, переписал эти страницы в тетрадку, стараясь сохранить особенности старинного шрифта, в котором S не отличается от F, а вместо предлога et ставится красивый значок &. Знаменитой фразы: «Чтящий троицу, на деле чтит четверицу, поскольку, поклоняясь самой троице поклоняется ещё и каждой ипостаси по отдельности», — я не нашёл.

Собственно на этом и кончаются мои воспоминания об отделе редкой книги, если не считать краткой экскурсии, к которой я однажды примазался, чтобы послушать, что говорят об отделе официальные экскурсоводы. Здесь же я хочу рассказать об удивительном ощущении, которое испытываешь, когда держишь в руках книгу, изданную четыреста с лишком лет назад. Ломкая кожа, чуть пожелтевшие листы тряпичной бумаги, на какой нынче печатают разве что денежные знаки. Если взглянуть на просвет, то можно видеть следы сита, на котором бумага отжималась. Шрифт, копирующий рукописные буквы. И, если вглядеться и представить кожу эластичной, бумагу свежей и буквы, пахнущими типографской краской, то можно увидеть людей прошлого не премудрыми энциклопедийными старцами, а живыми, мятущимися человеками. Подлинник вообще обладает удивительной силой воздействия, какой лишены даже самые лучшие перепечатки.

История с богословскими сочинениями Сервета имела неожиданное продолжение, правда, не связанное с Публичной библиотекой. Избалованный бесконечно богатыми фондами Публички, я решил, что мне доступна едва ли не любая книга, но очень скоро обнаружил, что это не так. Я вознамерился подержать в руках «Географию» Птолемея, изданную в Лионе братьями Трезхель. Редактором этой книги и автором примечаний был Мигель Сервет. Именно там он обратил свою критику не просто против отцов церкви, деятелей Константинопольского и Анкирского соборов, но и против самой библии. В литературе удалось найти лишь одну цитату из этой книги — описание Палестины: «Знай, однако, благосклонный читатель, что ложь или хвастовство были причиной описаний столь прекрасной земли, опыт же купцов и заграничных путешественников говорит о земле бесплодной, лишённой всяческой приятности. Поэтому обещание земли обетованной есть не более чем хвастливое туземное пророчество».

В сочинении Д'Артиньи нашлось упоминание, что «в прошлом году эта книга была куплена на королевском аукционе в Париже за сорок тысяч золотых ливров». А в ту пору основным покупателем королевского аукциона был русский посланник, пополнявший фонды Эрмитажной библиотеки. Посему, потерпев неудачу в Публичке, я отправился в Эрмитаж. Эрмитажная библиотека также существует на правах архива, однако милиционер у входа позволил мне позвонить по внутреннему телефону и поговорить с библиографом.