Жедеон Таллеман де Рео - Занимательные истории

Один рыжий человек пришел на исповедь; священник спросил его, сколько лет он не исповедовался. «Десять лет, за это время я не грешил». — «А чем вы занимаетесь?» — «Городской стражник». — «А откуда вы родом?». — «Я нормандец». — «Стражник, нормандец, да еще рыжий, и вы не грешили десять лет! Полноте, — сказал священник, — от такого святого, как вы, надобно хоть что-нибудь сохранить». Он взял нож и отрезал у него кончик уха.

Епископ Нуайонский Баррада сказал аббату ле-Камю, королевскому духовнику (1658): «В моем епископстве все в полном упадке. Остались только луга». — «Что же, — ответил Аббат, — немного овса — и уже можно жить».

Некий торговец из Монтобана, мечтавший жениться, возносил о том горячие молитвы богу и, не умея молиться иначе как вслух, влезал для этого на крышу своего дома. Однажды его выследили и подслушали, как он говорит: «Боже милостивый, ты, который создал солнце горячим, а луну холодной, пошли мне хорошую жену; ведь ты иной раз думаешь, что даешь хорошую, а она, смотришь, плохая».

У моего отца был приказчик, человек простодушный, очень набожный и весьма целомудренный. Однажды у него никак не сходился счет; кто-то услышал, как он обращается к богу: «Господи, ты же знаешь, я девственник, а счет почему-то не сходится».

Один человек говорил: «Цицерон, видно, очень любил своего пятого брата, ведь он так часто обращался ad Quintum fratrem» [354] К брату Квинту (лат.); quintum, написанное со строчной буквы, означает «пятому». .

Г-жа де Шампре, будучи в Сен-Клу у Ла-Дюрьер, во время сильной грозы из любопытства заглянула в замочную скважину и увидела, что какой-то мужчина развлекается с женщиной: «Боже мой! — воскликнула она, — в такую-то погоду!».

Некий бреттер из Оверни, по имени де Жью, говорил: «Пусть бы только господь бог не вмешивался в это дело, а просто смотрел на поединок, не принимая ничью сторону, тогда бы уж я как-нибудь справился».

Однажды ныне уже усопший г-н д'Эпернон был на приеме у покойного Короля; Король сказал Марэ, который умел всех передразнивать: «Изобрази-ка господина д'Эпернона, когда он болен». — «Эй! Кто-нибудь, пошлите за Блэзом» (это был шут д'Эпернона). — «Монсеньер, этого мы не можем». — «Как? Ослушаться человека моего звания?». — «Он умер два месяца тому назад». — «Все равно, приведите сейчас же». Г-н д'Эпернон принужденно улыбался. Король уходит; Марэ хотел принести д'Эпернону извинения. «Не за что, — сказал тот, — я никогда не видел лучшего шута, чем вы».

Не помню какой сумасброд ругался так: «Черт бы меня унес сквозь решетку Кармелиток!» Эта самая частая решетка в Париже.

Некий гугенот, по имени г-н Данжо, у которого была весьма глупая физиономия, по выходе из школы верховой езды отправился во дворец; какой-то шутник подошел к нему и спросил: «Сударь, вы ведь изучали философию?». — «Да, — простодушно отвечает тот, — я прослушал по ней курс». — «Следовательно, — продолжает проказник, — вы сможете развить следующее суждение: Всякий человек животное, и т. д.». — «Ну а теперь, — продолжал Данжо, — посмотрим, как вы справитесь с таким: Всякий человек лжет; вы — человек; значит вы лжете». И влепил ему звонкую пощечину.

Шаван, один из Рамбуйе, незадолго до своего отъезда в Барселону, где он был убит, с увлечением читал «Послания» Сенеки, в которых сей философ рассуждает о смерти так: «Ведь умирают только раз в жизни; я хочу научиться сделать это пристойно, ибо мне было бы крайне стыдно сделать это столь же глупо, как делали многие из тех, кого мне приходилось видеть».

Один старый распутник, по имени Рише, который в конце концов стал находить удовольствие лишь в одном вине, говорил: «Прежде при виде запертой двери я подозревал, что там занимаются любовью, теперь же я подозреваю, что там пьют».

Музыкант Жюстис, нанимая лакея, сказал ему: «Я езжу верхом». — «Я тоже, сударь, и неплохо». По какому-то случаю Жюстис сказал ему: «Делайте то же, что буду делать я», — и при этом высморкался; лакей берет платок из кармана своего хозяина, сморкается и возвращает ему обратно.

Одного испанца брили бесплатно. Брили его подмастерья. Чувствовал он себя весьма неважно. В это время до его слуха донеслось жалобное тявканье собаки. «Ах, — сказал испанец, — должно быть и ее бесплатно бреют».

Герцог Савойский, по прозвищу Горбун, влюбленный в свою невестку Madame Royale [355] Речь идет о Христине Французской — герцогине Савойской. , устроил в ее честь ужин, где вся серебряная посуда имела форму гитары, поскольку гостья на ней играла. Она передразнивала его вместе с Сези, которую он прогнал, и со многими другими.