Второе. Оказывается, обвинительное заключение оглашено не полностью, в нем были опущены не только собранные следствием доказательства, но и, что самое важное, последняя, так называемая резолютивная часть. Еще больший непорядок.
И третье. Как можно без сколько-нибудь серьезной причины удалять, будто провинившегося школяра, государственного обвинителя и в его отсутствие продолжать допрос свидетелей? Не то время сейчас, чтобы отмахиваться от хрестоматийных процессуальных норм, да еще в таком процессе. И что за спешка? Надо ли вести процесс при открытых дверях, собирая в зале досужих зевак? Не подумать ли о полной безопасности обвиняемого, посадив его в пуленепробиваемую клетку?
25 мая. С ртутью управились, но процесс застыл. Судья Акубжанов открывает заседание в 10.00 и тут же его закрывает еще на неделю. Он послал телеграмму Генеральному прокурору России, чтобы тот назначил государственного обвинителя вместо изгнанного Герасименко. Из Москвы пока не ответили.
2 июня. Как это ни грустно, придется работать без прокурора. Из Москвы назначили было государственным обвинителем Н. Воскресова из областной прокуратуры, но он, оказывается, ничего об этом не знал и только что уехал в отпуск.
3 июня. Прокурорское место наконец занято. Л. Б. Акубжанов представляет сразу двух государственных обвинителей — Анатолия Ивановича Задорожного и Александра Борисовича Куюмджи. До конца процесса они будут сидеть рядом напротив клетки, лицом к лицу с Чикатило.
Начальник конвоя передает судье справку о состоянии здоровья подсудимого, Акубжанов ее оглашает: практически здоров.
Чикатило: «Отводы у меня обоим прокурорам. А судья связан с ассирийской мафией. Правду затирает. И справка фальшивая. Мне врача не давали. Это судья пишет фальшивки, что я здоров. А меня надо лечить. Судья работает на мафию».
Акубжанов предупреждает Чикатило об ответственности за оскорбление суда, предлагает ему сесть. Тот остается на ногах и что-то кричит. Акубжанов снова предупреждает: подсудимый может быть удален из зала суда. Теперь он старается быть корректным — видно, что ему, человеку резкому и горячему, это дастся нелегко. Словесным сражением судьи и подсудимого будет отныне начинаться едва ли не каждое заседание суда. Чикатило станет нести свою околесицу, а Леонид Борисович, после нескольких предупреждений, отправлять его в преисподнюю.
Сегодня обошлось без этого. Короткий демарш обвиняемого, поддержанный защитником: почему обвинителей двое? Судья ненадолго удаляется с заседателями в совещательную комнату. Решение: ничего незаконного, можно продолжать. Допрос одного из потерпевших, и — новый недельный перерыв. Обвинителям надо как следует познакомиться с делом: как-никак 222 тома.
Суд шел ни шатко ни валко. Говорили горькие слова родители убитых, выступали немногочисленные свидетели. Мы приходили в зал заседаний, как на работу, в перерывах стояли на крылечке с людьми, уже ставшими нашими добрыми знакомыми, — адвокатом Маратом Хабибулиным, корреспондентом «Известий» Владимиром Бутом и другими журналистами, раскланивались с Леонидом Борисовичем Акубжановым; иногда подходили Бураков, Яндиев, Бухановский. Потом все поглядывали на часы и проходили в зал, где порой, кроме участников процесса да двух-трех человек из пишущей братии, никого и не было. Тихо и скучно. Судья просил кого-нибудь из зала выйти за дверь и глянуть, не подошли ли свидетели. Не подошли. Заседание окончено. На часах — двенадцать.
Чикатило сидел молча, зевал, играл желваками.
Отчаявшись услышать что-нибудь интересное, мы уезжали в столицу и каждый день звонили в Ростов. Осведомились о погоде — она была совсем не ростовской, зарядили дожди, — потом переходили к процессу: не случилось ли чего-нибудь новенького. Все по-прежнему.
В очередной раз прилетев в Ростов — кажется, 26 июня, — узнаем, что сенсация все же состоялась: Чикатило устроил в клетке стриптиз. Расстегнул и сбросил брюки, повернувшись лицом к публике. Ближе всех к клетке сидела молодая женщина-психолог из «Феникса».
Одна из медицинских дам, при этом присутствовавшая, сказала нам сурово: «Он не только сам женоподобный — и пенис у него такой же». Можно только догадываться, что она имела в виду.
На следующее утро в Доме правосудия состоялось очередное представление.
Чикатило смирненько сидит в своей обычной позе — бочком, изогнувшись и ссутулившись. Он, как всегда, отчаянно зевает, и Вадим Кулевацкий, как всегда, выкрикивает: «Что ночью-то делал?» Появляется суд. Все встают, Чикатило тоже. Все садятся. Он стоит. И вдруг одним движением сдергивает рубашку с олимпийской символикой, другим — расстегивает брюки, они падают, под ними ничего нет. Он стоит совершенно голый, белый, каким бывает человек после долгой зимы или многих месяцев тюрьмы. Секундная растерянность. Первыми спохватываются конвойные — они врываются в клетку, натягивают на Чикатило брюки, выволакивают и буквально сбрасывают его вниз по лестнице, скатываясь вместе с ним. Через несколько минут его водворяют на место, уже одетого и в наручниках — чтоб не мог снова расстегнуться.
Читать дальше