Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Вспоминаю, как я уже солдатом, впервые беседовал с моим Войсковым Атаманом — генералом В.Г. Науменко. Для меня это была великая честь.

Вспомнил, как меня казаки бросали в воздух на «ура», когда я получил Железный Крест. Я не забыл наши первые встречи с Таней и наши любовные приключения. В моей голове последняя встреча в Сифиен зале в Вене с легендарным Кубанским генералом А.Г. Шкуро, который был на пропагандном концерте РОА, на котором держал слово Г.Н. Жиленков.

«Что, Ваня, уже джигитуешь?» — спросил он. «Начинаю», — ответил я. «Давай, начинай, из тебя выйдет хороший джигит».

Да, а сейчас я «джигитую» в английском грузовике под четырьмя дулами английских автоматов. И вдруг я сказал: «Дайте мне коня, мне джигитовать хочется». Все удивленно посмотрели на меня. Кто-то спросил: «Какого вам коня?» «Любого», — ответил я.

Когда было какое-либо празднование в первом казачьем полку Русского Корпуса, командир полка генерал Зборовский всегда звал хор трубачей, хор песенников, в котором я служил. Когда он кивал регенту хора П. Кошелю подойти к нему, мы все хористы знали, что он хочет, чтобы мы спели ему его любимую песню: «Было время золотое, да как сон оно прошло»…

Я продолжал смотреть на фотографии папы и мамы и потихоньку начал петь: «Было время золотое…» Мой голос становился все громче и громче. Невольно у меня текут слезы, я вижу, что дядя Коля тоже вытирает слезы. Кто-то из офицеров сказал: «Еще один помешался». Услышав это, я ответил: «Нет, господа, я не помешался, мне только больно и обидно, что так рано мою дорожку «ранним снегом занесло».

Уже час дня, а колонна не двигается. Мы не знаем, почему такая задержка. Вдруг я увидел, как два англичанина повели майора Островского по мосту через речушку, к горе. Я махнул Тане, чтобы она подошла и сказала, что случилось. Напуганная, она сказала, что майора Островского повели на расстрел. Она подробностей не знала, но слышала, что он что-то сказал генералу, что тому не понравилось. Мы все в грузовике ужаснулись. Значит не могли дождаться, когда нас большевики расстреляют. Начинают большевистский метод сами применять. Я послал Таню узнать, что происходит там. Было чудо. У казаков есть поговорка: «Бог не без милости, казак не без счастья». Майору Островскому было сказано, что он может ехать на своей машине «Фольксваген». Его вестовой Иван погрузил необходимые вещи, а также «Карла Ивановича», которого он не хотел отдать англичанам, которые так его просили.

Хорунжий Трескин попросился быть шофером. Начали заводить машину, а она не заводится. Тогда всех пересадили в грузовик, а Островскому сказали, что он поедет в «джипе» вместе с английским майором. Майор и полковник сказали Островскому, что будет лучше для него, если он снимет все награды. У него было два Железных Креста, все восточные ордена и еще какие-то итальянские награды за храбрость.

Островский снял все награды, сорвал все ленточки и бросил их на землю. Полковник нагнулся и подобрал все награды, отряхнул с них пыль, аккуратно замотал в бумажку и положил их в кошелек со словами, обращаясь к Островскому: «Это будет память о Вас и о Вашем поведении». Тут майор Островский вскипел, он бросил папаху на землю. «Ну теперь я не поеду!», — заявил он. И начал их крыть: какие они джентльмены? Как они торгуют людьми, какое у них «джентльменское» поведение с офицерами? Что он эмигрант и ничего общего не имеет с Советским Союзом и т. д. Как они столетиями чужими руками загребают жар.

Переводчик дословно все перевел английским офицерам, начался шум, крики и, наконец, приказали расстрелять майора Островского. Его подхватили под руки, толкая его в бока и в спину, повели через мостик на другую сторону ручейка. Но через некоторое время его вернули, посадили в джип на переднее сидение, приставив два автомата к голове и спине. Джип с майором Островским быстрым ходом помчался по дороге. Вскоре их догнал мотоциклист и что-то сказал шоферу. И вдруг этот джип повернул обратно. Островского привезли в штаб лагеря, какой-то офицер принес ему чашку чая и бисквиты. Островский подумал, что это перед расстрелом. Затем подошли почти все офицеры, которые были с ним раньше, подошел и мотоциклист, который имел какую-то бумагу, прикрепленную на картонке. На ней было что-то написано. Эту бумагу положили перед Островским, и он думал, что ее нужно подписать перед расстрелом. Но ручки у него не было, и он сказал: «Так как мое перо украдено солдатами гвардии Его Величества, короля Великобритании, я прошу дать мне перо или карандаш».