Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4

Зато на немецкой стороне мне предстояла неожиданная встреча: я увидел моего берлинского знакомого Зильберберга, навещавшего в казачьем этапном лагере сотника Корсова. Правда, тогда он был обершарфюрером, т. е., по-армейски, оберфельдфебелем. Теперь же на его плечах были погоны оберштурмфюрера, т. е. оберлейтенанта. За прошедшие полгода он получил вполне приличное повышение.

Обрадовавшись встрече со старым знакомым, я подбежал к нему, произнес громко: «Господин сотник! Господин сотник! (почему-то я счел нужным переделать его звание на казачий лад). Зильберберг обернулся. Я поднес руку к козырьку шапки (опять-таки я не желал уязвить его. Я просто считал, что с окончанием войны восстанавливалась традиционная форма военного приветствия). Зильберберг узнал меня. Поднял в ответ правую руку. «Господин сотник! Скажите, как обстоят дела?» «Вы сами видите, как», — сухо ответил Зильберберг, видимо обиженный формой обращения к нему, и пошел к своим солдатам, стоявшим в стороне от дороги. Впрочем, по существу его ответ был правилен. Нестройные толпы бредущих мимо нашей колонны немецких солдат. Некоторые без офицеров. Некоторые солдаты без оружия. Картина — немыслимая еще несколько дней назад.

Чем дальше от границы, тем более признаков развала устоявшегося порядка. Пройдя несколько километров вперед, наша колонна задержалась на некоторое время возле группы солдат очевидно в прекрасном состоянии духа, хотя я не заметил, чтобы они были навеселе. По виду они принадлежали к Войскам Связи ВВС, в которых некогда служил и я. На них была свежая, без пятнышек, словно на смотр, форма, резко контрастирующая с видом бредущих в обтрепанных куртках усталых солдат. Я подошел к ним, и загадка легко разрешилась. Солдаты оказались осетинами из числа кавказцев, осевших по соседству с казаками в Северной Италии. На пути они набрели на неохраняемый немецкий склад военного обмундирования, и осетины облачились в понравившуюся им форму. Их командир красовался в форме немецкого лейтенанта. Осетины, потомки аланов-скифов, народ индоевропейского происхождения, и в их немецкой форме, они были неотличимы от настоящих немцев. Их вид обманул не только меня, но и проходившего мимо со взводом пехотинцев немецкого фельдфебеля. Он громко крикнул им не бить баклуши и присоединиться к его отряду. В ответ услышал — «никс ферштеен», т. е. «не понимаем» на ломанном немецком языке. Фельдфебель остановился, видимо, не веря своим ушам. Я объяснил фельдфебелю, в чем дело. Спросил его, что он может сказать о настоящем положении. «Чего же здесь говорить? Дерьмо!» — ответил он. «Да, дело плохо», — согласился я, — но мы надеемся, что генерал Власов повернет на Востоке дело в нашу пользу».

Фельдфебель внимательно посмотрел на меня. «Oh, ja» — произнес он и пошел со своими солдатами дальше. Тогда мне показалось, что он согласился со мной. Но ведь я и сам хотел верить в это и мог поэтому не заметить иронического тона его слов.

Вскоре двинулась и наша колонна. Не помню, сколько времени мы так шли, но, наконец, мы вышли к реке Драве, и в памяти моей запечатлелся городок Обердраубург. Вероятно потому, что на горе над рекой возвышались развалины средневекового замка. Замки с детства вдохновляли мое воображение.

Там же в Обердраубурге мимо нас проехали на грузовике военные в незнакомой мне форме. Хотя мундиры их были привычного зеленого цвета, на головах были твердые кепи, а на плечах вместо погон — золотистые витые шнурки. На крыле у кабины водителя грузовика развивался красно-бело- красный флажок. Это были участники австрийского движения сопротивления в военной форме их страны до присоединения Австрии к Германии. Третья империя пала. Возродилась Австрия.

Насколько припоминается, в районе Шпитталя мы встретили первых английских солдат в куртках цвета хаки и того же цвета беретах. Держали себя англичане отнюдь не враждебно, с интересом разглядывали наши подводы, лошадей. Особенное впечатление на них производили верблюды, которые были тоже в числе средств тяги у казаков Терско-Ставропольской станицы. Здесь в первый раз в моей жизни я применил на практике мои скромные знания английского языка, которые самоучкой я приобрел летом 1944 года еще во время моей службы у немцев в Берлин-Кладов-Готенгрунд.

Одна из казачек станицы захотела что-то спросить у английского солдата, и я взял на себя роль переводчика. В чем заключался вопрос или просьба, я, разумеется, забыл. Помню, однако, что, обращаясь к англичанину, я перепутал слова и вместо «this woman» (эта женщина) сказал «this wife» (эта жена). Англичанин понял меня и что-то ответил. Я перевел его слова на русский язык. Моя первая проба владения английской речью прошла успешно.