Кругом свинцовое небо; море ревет, через гранитные глыбы мола высоко хлещут валы. Знатно трепанет сегодня. Уходим! Уходим! Сообщение с берегом приказано прекратить. Приехал командир порта контр-адмирал Ирецкой, простился, пожелал счастливого плавания. Уходим! Настроение у всех самое радостное. Быстро бегут последние минуты. Торопливой рукой набрасываются прощальные строки.
Маршрут наш держится в секрете. Отсылать письма надо в Главный морской штаб. Их будут пересылать не по почте, а с особыми курьерами; можно быть уверенным, что не пропадут и дойдут по назначению быстро и заблаговременно.
Над головой на верхней палубе послышался дружный топот ног - это поднимают паровой катер. О борт бьется портовая шлюпка.
- Примите письмо! Скорее! Ловите его!
- Без марки?
- Ничего - дома доплатят.
Стройный "Олег" уже прошел ворота. Вот из его левого борта сверкнул огонь, вырвалось, развернулось облачко дыма - начался прощальный салют. Бум! Бум! Раздается равномерно то с правого, то с левого борта "Олега".
"Всех наверх! С якоря сниматься!" - залились дудками боцмана.
"В машине! Малый ход вперед! Шары на малый ход!"
"Прибавить пять оборотов!" Дзинь - дзинь!.. Дзинь - дзинь - дзинь!.. трещит рукоятка машинного телеграфа.
Все на своих местах; свободные высыпали наверх, снимают фуражки, крестятся, бросая последние прощальные взоры на покидаемую родину. "О, Родина, чье сердце не дрожит, тебя благословляя"...
Прошли ворота. Вот первый вал с седыми закудрявившимися гребешками ударил крейсер, качнул его, обдав всю палубу фонтаном брызг, затем второй, третий...
Без единого слова жадными глазами мы впиваемся в удаляющийся от нас берег, с которого из береговых батарей уже гремит ответный салют. Крейсер стремительно бросается с боку на бок, зарываясь в воду по самые борта.
На правом траверсе на подветренной стороне у каждого из судов под защитой от волны идут миноносцы - сердце трепещет, когда глядишь на эти утлые хрупкие суденышки.
Бог мой, как же их валяет! Весь киль обнажается, того и гляди - вот-вот судно перевернется килем вверх. Что значит качка "Изумруда" в сравнении с этой! Право, там герои какие -то, фокусники, акробаты. Потом, вглядываясь в "Олег", "Океан", "Рион", "Днепр", в особенности в "Океан", которые идут словно вкопанные, почти не дрогнув, буравя острыми носами воду, мы убеждаемся, что в сравнении с этими судами жалкая щепочка "Изумруд" играет такую же точно роль, как и миноносцы - в сравнении с нами. Несмотря на ветер и холод эта ночь проведена наверху. Внизу, благодаря не совсем еще наладившемуся паровому отоплению дышать нечем.
Много еще разных невзгод нас ожидает, ну да авось с помощью Божьей все перетерпим.
Вот я снова на переломе своей жизни. К чему он приведет, чем кончится почем знать. Уныния, впрочем, нет ни малейшего. Прежние неизвестность и неопределенность положения томили гораздо больше.
4 ноября. Все заняты писанием на крошечных бумажках: с нами взято для практики тридцать почтовых голубей. В 150 милях от порта Императора Александра III мы должны их выпустить. Письма написаны, свернуты, заложены в гусиное перо, залеплены воском, подвязаны к хвостовым перьям.
Голуби совсем ручные, не боятся. Открыли корзинку, гладим их руками не летят, оглядываются по сторонам, точно ориентируются, а лететь все не хотят - вдруг сразу сорвались целой стаей, взвились высоко, высоко и взяли верно обратный курс.
Экие умницы - ну, конечно, уж эти-то в целости донесут наши весточки, лишь бы заведующий ими не поленился их послать. К своему письму я даже семикопеечную марку приложил.
Ночью прошли Борнгольм, Аркону, далее (по некоему недоразумению из-за головного "Олега") стали на якоря, потом снова двинулись. К рассвету подошли к берегам Дании. Сильный туман прояснило. Оказалось - стоим близехонько к берегу, "Днепр" даже устопорился на мель. Отряд обошла датская миноноска, командир ее приветствовал нас.
Приняли лоцманов. Местечко на берегу носит название что-то вроде Феммернберга.
Поминутно находит туман. Сигнал за сигналом: то "приготовиться к походу", то "отставить".
Наконец двинулись. "Днепр" сошел благополучно своими средствами. Прошли три шага вперед. Снова слышно: "Стоп, машина! Отдать якорь". Густой молочной пеленой стал туман. Вести дальше лоцман не берется. Здесь на каждом шагу узкости, острова, камни.
5 ноября. Снялись. Силуэты судов едва видны в тумане. Ежеминутно налезаем друг на друга. Чуть отошли - потеряли из виду передний корабль.
Читать дальше