Гавриил Мясников - Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова

Меня в Исполкоме не было тогда, когда я должен был выступать на митингах, собраниях, конференциях и т.д., а то все остальное время я был там.

Было это, кажется, в январе или в феврале 1918 г.. [24]Сутолочный день. Входит секретарь, т.Туркин (надо сказать, что везде почти, где я был председателем, секретарем моим был всегда Михаил Туркин).

— Ты знаешь, Гавриил Ильич, там что-то неладное творится.

—Где?

— Да в Перми.

— А что там такое?

— Я хорошо не понял.

— Возьми трубку и поговори сам с ним.

— Да с кем, черт тебя подери?

— С Решетниковым. Беру трубку.

— Кто у телефона?

— Решетников. Здравствуй, Ильич.

— Здравствуй, Вася. Ну, что там такое? Туркин у тебя ничего не понял.

— Да я ему ничего и не рассказывал.

— Ну, так скажи.

— А вот что. Мы получили телеграмму, что по линии Вятка— Пермь движутся несколько ешалонов казаков. Ведут они себя вызывающе и прямо издевательски. Сегодня вечером они прибудут в Пермь. Как ты думаешь их укротить?

— Обезоружим, да и все.

— Не так-то легко. Во-первых, они слыхали о Мотовилихе. Их пугали уже ею. А второе, что они едут на охрану Николо уссурийской ж.д. и имеют мандат за подписью Ленина и главкома Крыленко, и потому начхать хотят на всех.

— Ну, а мы их чихалку сломим и обезоружим, а если надо и мандат отберем. /... /

От станции через дорогу наискосок Исполком. Соскакиваю из вагона и быстро направляюсь к дверям станции. Жены рабочих каким-то чудом узнали, что мы приезжаем, и густой толпой загораживают дорогу к дверям станции.

Вечереет. Серо. На станции зажгли огни.

— Ну, пропустите меня, что ли?

— Куда тебя денешь? Лезь в середку!

— Это в какую же?

— А в любую!

Балагурят и спешно расступаются.

Иду в Исполком. Доволен, что все обошлось лучше, чем ожидал. Без драки, без крови и без неурядиц. Улыбаюсь внутренне, когда вспоминаю злой взгляд Лукояновой: [25]привыкла уже быть большим начальством и вдруг сюрприз. Тоже авторитет боится потерять... Все авторитеты...

— Ну как, Гавриил Ильич, — встречает вопросом тов. Тур— Все хорошо. Лучше, чем ожидал. Я вот сейчас расскажу. А скажи ты сначала, нет ли чего неотложного?

— Есть разные мелочи. У тов. Веревкина жена родила и заболела чем-то. Д[окто]р прописал легкую пищу, а Фоминых почему-то не выдает ни рису, ни сахару, ни белой муки.

— А ты?

— Что я? Я позвонил ему, а его не было, в город уехал, другие же ничего не знают.

— Выходит, что человек помереть может, прежде чем получит у нас что надо. Ну, Миша, а если бы я два дня не приехал и она бы померла. Какое впечатление составится у рабочих о нас? Ты напиши записку от меня, да выругай их как надо.

— Хорошо. Еще вот есть. Лебедева приходила от имени женщин просить тебя прочитать реферат «Зарождение человеческого общества», [26]такой же, какой ты читал для ответственных работников.

— Ну, это не спешно. Напомни потом. Еще?

— Телефонограмма от губвоенкома Лукоянова [27]с просьбой немедленно сообщить, какое и сколько оружия имеет мотовилихинский Исполком.

— А зачем это ему?

— Не знаю.

— Это совсем не срочно. Можно не отвечать. А над Калгановым подшути — требует, мол, губвоенком все оружие отправить в его распоряжение, вот разъярится парень.

— А ведь правда, ха, ха, ха... Есть различные бумажки, они у тебя в папке текущих дел, не срочные.

— А теперь я, товарищи, — обращаюсь к присутствующим,

— расскажу, как мы встретили казаков. — И рассказал. — Как видите, озорства, хулиганства как не бывало. Если они приехали не буйные, то уехали совсем смирные. Так что слух о том, что есть Мотовилиха, подействовал на них не в том направлении, в каком мы ожидали: мы ожидали готовности к борьбе, а оказалась готовность к сдаче.

Последующие эшелоны, а их было не меньше 15-ти, встречались и провожались так же, но уже с большим знанием дела, смелостью и меньшей затратой времени и с меньшими разговорами.

Только тогда, когда после казачьих эшелонов пошли эшелоны чехословацкие, вновь пришлось разговаривать, и довольно долго, — не хотели ссоры и резких столкновений с ними, но обезоруживали дочиста, оставляя только офицерам револьверы, да и то не всегда.

По другой линии, по направлению к Челябинску, по Самаро-Златоустской ж.д. тоже шли эшелоны чехословаков и казаков, но никто их не обезоружил, тогда как это вызывалось моментом: появился Дутов.

И когда обезоруженные нами эшелоны достигли Челябинска, оценив обстановку, они из присмиревших превратились вновь в буйных и распоясались окончательно. Это надо отнести за счет дряхлости, дрянности, рыхлости организации, которая была склонна больше разговаривать, энергично махать руками, выкрикивая грозные слова, а не проявлять нужную энергию действия. И эти обезоруженные казаки и чехословаки обезоружили челябинцев и овладели городом. [28]