Гавриил Мясников - Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова

Но а если в Перми с.-р. и меньшевики думали о Мотовилихе так, то как думали уезды? Если такой Мотовилиха слыла при власти с.-р. и меньшевиков, то какой она казалась напуганному обывателю при власти большевиков?

А в самом деле: революционная встряска в сознании рабочих обратила все существо их в сторону великих вопросов, которые они призваны решать, и хулиганство, воровство, бандитизм, как выражение единоличного, бессильного протеста против всего капиталистического уклада, были задавлены всеобщим протестом, всеобщим походом на этот грабительский, эксплуататорский мир, и темные корыстные чувства и мысли пугливо попрятались, зарывшись глубоко в тайники человеческого существа. Хулиганы, воры, бандиты перерождались на глазах у всех и делались одержимыми, нетерпеливыми, готовыми на все мыслимые жертвы революционерами. И не один десяток голов своих сложили они на фронтах. Но это было в Мотовилихе, которая вся, поголовно, кипела в предчувствии великих битв, чутко насторожилась, как верный часовой глубокой ночью стоит на часах на боевом участке. Он знает, что враги тут, вблизи, он ощущает их всем своим существом и напряженно вперяет глаз в темноту, ловит каждый шорох чутким ухом, напряжены все нервы до предельности. И в это время все отлетело, все потеряло значение, все превратилось в нестоящее внимания, и осталась одна точка, поглощающая его всего эта точка — враг и предчувствие скорой, невиданной тысячелетиями битвы. Это в Мотовилихе, сделанной из одного куска, она — рабочая.

Мотовилиха и раньше привлекала к себе силы, и после. Был установившийся обычай, что всякий видный работник, приезжающий на Урал, считал необходимым первым долгом побывать в Мотовилихе, отдать честь рабочим Мотовилихи.

Здесь работали когда-то (в 1906 г.) Яков Михайлович Свердлов, Евгений Преображенский, [32]Артем, [33]Митрофанов [34]и т.д. При нашей власти приезжали Калинин, Зиновьев, Лашевич [35]и т.д. И все они первый визит, первое выступление делали в Мотовилихе. (Только Троцкий, будучи на Урале, не был в Мотовилихе, но ведь он не был большевиком, да и откуда же быть у него традиции старых большевиков?) Это было большевистской традицией, установившейся с давних нелегальных времен.

И здесь была разительная разница в нравах. Помню, например, приезд Зиновьева. Это уже было тогда, когда Екатеринбург был взят колчаковскими войсками. Приехал в Пермь Зиновьев. Как-никак, а председатель Коминтерна. Один из старейших членов ЦК нашей партии. Приехал в Мотовилиху, и там организовали митинг в стенах завода. И все. Другое дело Пермь. Там устроили пьянку. И устроили ее тогда, когда Мотовилиха, да и все рабочие Перми получали по четверть фунта хлеба. Устроители пьянки сами чувствовали преступный характер этого пира во время чумы. И конспирировали. М.Туркин, как охотник выпить, был приглашен на этот пир, но предупрежден, чтобы он не сказал этого мне: боялись скандала, боялись, что я приду с красногвардейцами и разгоню эту пирующую братву.

Узнал я об этом через несколько дней от того же Туркина.

Душой, организатором этого пира был Войков, который недавно перекочевал от меньшевиков к нам и пробивал себе дорогу к чиновным местам. [36]Этот пир, как это ни странно, и помог ему в этом деле. Он не обладал никакими данными, чтобы иметь какое-либо влияние в рабочих массах, но обладал всеми данными, чтобы нравиться начальству. И пошел в гору. Хорошо, что его убили белогвардейцы. Это создало ему имя.

Надо сказать, что Войков почему-то боялся и ненавидел меня. Помню собрание ответственных работников в Перми. Выступает Войков и довольно неуклюже угрожает репрессиями Сорокину. [37]Я с места заметил: «Ну, по части угроз Вы осторожнее!» Он и без того неловкий говорун, а тут сразу растерялся, спутался и как-то нелепо умолк. Поправлять его пришлось Смилге. [38]Вражду он ко мне питал глубокую, а почему — я не знаю. Когда он выехал в Москву и оказался вне пределов моего влияния, он при встречах даже не раскланивался, как он это делал с удивительной почтительностью в Перми.

Одно несомненно. Те приемы, которыми он обладал, чтобы понравиться Зиновьеву и высокому начальству вообще, на меня производили отталкивающее впечатление, а других он не знал. Это был безусловно чужой для пролетарского движения человек. Он чувствовал, вероятно, что я вижу его, и «любил» меня. Это типичный карьерист, чиновник, пролаза. Я же к нему относился очень терпимо: может быть, оботрется и станет лучше выглядеть, пусть работает себе на славу. Но повстречавшись несколько раз в Москве (он был в Северолесе), я увидел, что горбатого могила исправит. И исправила. Памятник себе заработал. Не будь этого покушения на Войкова, он даже в современной насквозь бюрократической ВКП(б) и то не удержался бы, а вылетел при одной из чисток за пьянство и прочие художества, но ни в коем случае не за уклон. От уклонов он был гарантирован. Надо сказать еще одно слово. Тогда, когда Пермь и Мотовилиха были заняты колчаковскими войсками, удравшие раньше всех бюрократы, приехав в Вятку и, очевидно, желая оправдать свое поспешное бегство, начали строчить в газетах, что в Мотовилихе было восстание. [39]