Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

Там же, в Асунсионе, мне пришлось быть свидетелем похорон по непредусмотренному погребальным статусом разряду: парагвайка мать несла на голове гроб с ребенком к месту последнего успокоения. Как я уже упоминал, в Асунсионе «зажиточных» покойников возили на кладбище трамваем, но это удовольствие стоило в то время две тысячи пезо — месячное жалованье среднего служащего, и потому народ победнее выходил из положения сообразно своим возможностям, одну из которых мне и довелось наблюдать в данном случае.

Окончив купание, мы надели трусы, захватили с собой ведро воды и направились к чакре. Быстро падали сумерки, и справа от нас все болото уже стонало лягушечьими голосами.

— Вот жизнь! — мрачно вымолвил Оссовский. — Работаешь целый день, как каторжник, а вечером какой тебе отдых? Ни газеты, ни радио, ни пойти куда-нибудь. Набьешь брюхо маниокой, покоптишься полчасика у костра, покормишь комаров и спать. Да и сон-то какой — в луже пота!

— Ну, Леня, это уж ты преувеличиваешь, — возразил присоединившийся к нам после мытья Полякевич, один из «лавочников», — Можно еще, например, пик выковырять, поругаться с кем-нибудь, каньи выпить, в воздух пострелять… Культурных развлечений сколько угодно. Не на одной же газете либо на радио свет клином сошелся.

— Ты, вот, насчет каньи сказал, — вмешался Флейшер. — Я бы иной раз с удовольствием выпил стаканчик, да всякая охота отпадает как подумаешь, что для этого нужно после работы специально одеваться, седлать коня и скакать чуть ли не десять километров до ближайшего кабачка.

— Конечно, это большое неудобство, совершенно не предусмотренное Кермановым при выборе участка, — согласился Полякевич. — Но вот, между прочим, ходят слухи, что тут в лесу, совсем недалеко от нас, есть чакренка, и там кабак не кабак, но продают вино и канью. Не сделать ли разведку?

— Когда, сейчас?

— А почему бы и нет? Перед ужином было бы очень неплохо пропустить по стаканчику, а направление я приблизительно знаю, так как уже интересовался этим вопросом.

Одевшись, пристегнув револьверы и захватив бамбуковые дубины от собак, которых было множество на каждой чакре, мы, предводительствуемые Полякевичем, тронулись в путь. Узкая тропинка змеилась параллельно опушке через редкий лес, с поваленными тут и там деревьями. Светила луна. Вокруг нас тягучими голосами перекликались какие-то птицы. В зарослях цвели мимозы и лианы, воздух был насыщен их одуряющим благоуханием.

— Эх, благодать какая! — невольно вырвалось у меня.

— Прямо как после взрыва в парфюмерном магазине, — отозвался Флейшер.

Дальнейший обмен впечатлениями был прерван многоголосым лаем. Мы уперлись в ворота какой-то дотоле нам неизвестной чакры и дружно зааплодировали — это в Южной Америке заменяет звонок. Вышедший в одних портах хозяин объяснил, что канью продают на соседнем дворе, разгоняя собак, любезно проводил нас через свою территорию, что значительно сокращало путь.

Через несколько минут мы уже стояли под навесом большой и довольно уютной чакры, окруженной Фруктовым садом, при тусклом свете керосинового фонаря знакомились с хозяевами.

Тут, на просторной лесной вырубке жила довольно многочисленная семья, состоявшая из старухи матери — типичной индианки, которая никогда не выпускала изо рта трубки, ее тридцатилетней дочери и двух женатых сыновей с изрядным количеством ребятишек.

Младший из братьев, дон Лусиано, тоже до того походил на индейца, что к нему прямо просился головной убор из орлиных перьев. По натуре это был энтузиаст сельвы, охотник и бродяга, а так как все эти качества находили отклик и в моей собственной душе, мы с ним подружились. Лусиано большую половину жизни проводил в лесу и за первым же стаканом каньи вызвался показать нам на берегу реки Ипанэ такие места, где, по его словам, мы сможем наловить уйму рыбы и поохотиться на крупных зверей.

Подрабатывал распивочной продажей вина и каньи его старший брат, дон Маврисио, недавно возвратившийся с войны глубоким инвалидом и несколько месяцев спустя умерший от полученных ран. Узнав об истинной причине нашего визита, он наполнил каньей единственный имевшийся в его инвентаре стакан, и, повинуясь традиции, я пустил его вкруговую. Таким же образом были распиты еще два стакана, затем мы попросили литр вина.

— Здесь так симпатично, что на ужин мы безусловно опоздаем, — сказал Флейшер, — а пожевать чего-нибудь все же нужно. Спроси-ка, Миша, может у них найдется какая либо закусь?