Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

И сколько раз мы в колонии строили воздушные замки, вернее воздушные фабрики консервов и рассуждали о возможности экспортировать этот компот в другие страны. Совершенно бесплатные фрукты для этого имелись в любом количестве, а такая новинка, при некоторой рекламе, имела много шансов вызвать большой спрос на заграничных рынках. При умелой организации это сулило несомненный успех, а может быть и богатство. Но для людей, подобных нам, т. е. лишенных капиталов и коммерческой жилки, все это оставалось праздными мечтами, которые помогали коротать вечерние часы.

После водворения на «обетованную землю» прошло около месяца. Расплавленный солнцем день клонился к тропически поспешному концу и Шашин только что исполнил на сигнальной трубе наш любимый опус — вечерний отбой.

Последние дни мы с Флейшером и Оссовским занимались выделкой кирпичей для хлебопекарни, так как имели в этой области солидную практику в Болгарии. Работать приходилось по колено в грязи, на совершенно открытой поляне, под палящими лучами солнца и потому мы с особым нетерпением ожидали вечернего отдыха.

Лесной источник еще не оправился после приведения его в «христианский вид» и по причине нестерпимого зловония был совершенно неприступен. Колодцы наши тоже не были закончены, а потому, выбравшись из кирпичной ямы, с ног до головы перепачканные грязью, мы поплелись к роднику на кампе, чтобы помыться. Спешить не было надобности: все остальные работали в гораздо большем отдалении и на пути к драгоценной влаге нас никто не мог опередить. В вечернем воздухе висела каменная духота, болото курилось банной испариной, а из проходивших далеко стороною туч яростно сверкали багровые зарницы.

— Ну, слава Богу, воды нам хватит, — сообщил Флейшер, подходя к роднику и заглядывая внутрь. — Счастье, что наша яма близко и пришли первыми, а то вместо мытья пришлось бы облизывать друг друга.

Вокруг не было видно ни души, а потому сбросив трусики и оставшись нагишом, мы с наслаждением принялись мыться, поливая друг другу из ведра. Увлеченные этим занятием и к тому же сильно допекаемые комарами, по сторонам мы не озирались и дело уже близилось к концу, когда Оссовский, случайно взглянув в сторону опушки, внезапно принял позу испуганной нимфы.

— Братцы, бабы идут! — растерянным голосом промолвил он.

— Экая важность, — пробурчал Флейшер. — Наши туалеты надеть недолго.

Однако, обернувшись мы сразу поняли, что целомудренная идея Флейшера неосуществима: «туалеты» лежали на бревне, шагах в десяти, и две парагвайки, с железными бидонами в руках, находились уже возле них. На ровной как тарелка местности деваться было некуда и потому, как по команде присев на корточки, мы любезно осклабились в сторону подходивших женщин. Вид у нас, надо полагать, был довольно глупый.

Парагвайки, не обнаруживая ни малейших признаков негодования или смущения, но вместе с тем без всякого намека на игривость, промолвили «добрый вечер» с такой естественностью, будто мы были одеты со всем подобающим приличием, затем наполнили свои жестянки водой, поставили их на головы и зашагали к своей чакре. Мне невольно пришла в голову мысль, что цивилизованной женщине гораздо труднее было бы выйти из подобного положения с таким тактом и достоинством.

— А посмотрите, ребята, как ловко прут они на головах свою ношу, — сказал Флейшер, провожая глазами женщин. — Ведь ни одна капля не расплескается, не говоря уже о том, что не всякая башка выдержит двухпудовую тяжесть.

Действительно, способность парагваек к ношению на голове всевозможной клади не раз приводила нас в изумление. Банка с водою, это еще пустяки. Но в Концепсионе мне однажды пришлось наблюдать такую сцену: бедная семья, видимо, переселялась на другую квартиру. По улице впереди всех важно ехал верхом на коне глава семейства, еще молодой мужчина. Согласно правилам местного хорошего тона, ни на седле, ни в руках у него не было решительно ничего. За хвостом его лошади шла жена и несла на голове здоровенный сундук. Орава ребятишек с узлами и пакетами дополняла шествие.

В Асунсионе я не раз любовался ловкостью идущих с базара женщин, с низкими круглыми корзинами, поставленными на головы; на них возвышались целые пирамиды фруктов, стояли бутылки и пр. Не прикасаясь к корзинам руками, женщины перебегали улицы, лавировали между мчавшимися автомобилями, иногда останавливались посудачить со встречными кумушками, закуривали, а у некоторых, к тому же, сидел верхом на бедре маленький ребенок. И ни разу я не видел, чтобы из корзины что-нибудь упало.