Борис Вадимович Соколов: Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

(На самом деле в тот момент Высоцкий ни в какую Одессу не собирался, ибо имел на руках загранпаспорт и авиабилет на 29-е до Парижа. Он вообще сильно сомневался, будет ли снимать «Зеленый фургон». Возможно, Высоцкий сознательно сказал другу неправду, чтобы не расстраивать его вестью, что съемок фильма, в котором Абдулов так мечтал сняться, скорее всего, не будет. – Б. С .)

Потом приезжали люди от космонавтов… Я вышел на улицу, встретил их… Сказал, что Володя плохо себя чувствует, что он сегодня не сможет…»

А они говорят:

– Как? Мы же договорились! Там люди ждут! Это же прямая связь с космосом и ребята на орбите ждут!

Я говорю:

– Вы поймите, Володя сам переживает по этому поводу… Он очень хотел. Но это просто невозможно!»

Как мы помним, Высоцкий обещал 24 июля приехать в ЦУП и поучаствовать в сеансе прямой связи с находящимися на орбите космонавтами, но сил на этот сеанс у него уже не оказалось. Он не мог ни петь, ни говорить.

В это время на орбите работали космонавты Леонид Попов и Валерий Рюмин, а 24 июля был произведен запуск корабля «Союз-37» с дважды Героем Советского Союза Виктором Горбатко и вьетнамским космонавтом Фам Туаном.

Однако люди из Звездного городка проявили настойчивость. По утверждению Янкловича, им сначала сказали, что Высоцкий в больнице. Но представители космонавтов этому не поверили и спустя некоторое время вернулись и поднялись на восьмой этаж. Дверь им открыла Нина Максимовна и подтвердила, что сына нет дома. К счастью, Высоцкий в этот момент не стонал, иначе мог бы случиться грандиозный скандал. Представляете, если бы люди из Звездного увидели великого барда в ломке? Впрочем, кто его знает, может быть, они бы как раз и сумели бы в этом случае настоять на немедленной госпитализации и, возможно, хоть немного продлили бы жизнь Высоцкого.

Визит представителей космонавтов встревожил обитателей квартиры на Малой Грузинской. Янклович вспоминал: «После этого сидим мы все… Я караулю у дверей, чтобы Володя не выскочил, Сева сидит на диване…

– Давайте что-то решать! Может быть, его все-таки положить в больницу?!

Я все время – к матери:

– Ну что, Нина Максимовна, будем сдавать в больницу?!

Я тогда говорил, что не надо ждать завтрашнего дня… А Володя же мне сказал:

– Не дай Бог! Не дай Бог, если ты меня отправишь в больницу. Все – между нами все кончено!

Поэтому и просили Нину Максимовну, чтобы она взяла это на себя…

И к Севе:

– А ты-то что молчишь?

Но Сева был тогда после аварии – немного заторможенный…»

Вечером после дежурства приехал Федотов. Он вспоминал: «Была Нина Максимовна… Я взялся за пульс – это было часов в шесть… Ну, думаю, надо «лекарство» привезти…»

Вечером Абдулов ушел на репетицию. Уехала и мать Высоцкого. Последним ушел Янклович. Остались Федотов и Оксана. Этажом ниже жил известный хирург-уролог профессор Евсей Борисович Мазо. Крики Высоцкого, продолжавшиеся весь вечер и ночь, его изрядно достали. Он несколько раз звонил в квартиру Высоцкого по телефону, просил что-нибудь сделать, чтобы утихомирить барда, говорил, что у него завтра с утра важная операция.

Оксана жаловалась: «Меня больше всего поражало и обижало – никто не оставался! Приехали, посидели, поели, попили чайку – и пошли домой. И все прекрасно! Никому не хотелось сидеть с Володей и не спать ночами… Все устали от этого – ведь у всех были свои проблемы, своя жизнь…

Главное было – чтобы Володя не кричал… Люди уже осатанели от этого… А операция? Могло и не быть у Мазо никакой операции… Все замечательно, когда Володя здоровый, можно пригласить его в гости…

«Вот. Сам Высоцкий…»

А когда Володя умирает?

«Или пусть замолчит, или увези его к себе!»

Они же постоянно звонили: то шубу зальют им, то еще что…

– Прекратите орать! Дайте нам выспаться! Ты что, ничего не можешь сделать?»

От него все действительно устали… Они взяли и привязали его простынями… Ну как привязали… Прибинтовали простынями к этой узкой тахте, чтобы он не рвался. То есть простыни обвязали вокруг кровати. Потом сели на кухне, выпили по рюмочке, вздохнули грустно. И когда все ушли, бутылка осталась на кухне  – недопитая.

Я сижу, плачу над ним. Володя успокоился, я его развязываю… И вдруг он открывает глаза – абсолютно нормальные, ясные…

– Оксана, да не плачь ты. Пошли они все…

А потом:

– Вот я умру, что ты будешь тогда делать?

– Я тогда тоже умру…

– Ну тогда – ладно… Тогда – хорошо…»