Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

По приказу военного министра наша цель должна быть следующая: иррегулярные и большевистские войска должны быть прогнаны из областей, подлежащих оккупации. Старайтесь, чтобы во время наступления комиссары и видные большевики в наши руки попали, чтобы мы опасность, которая нам со стороны коммунистов угрожает, раз навсегда покончить могли. Сообщите немедленно, если вам для наступления еще что-либо требуется, чтобы я мог немедленно выполнить. Оой.

Ворох детской обуви, вываленный на обеденный стол, источал соблазнительный магазинный запах обнов. Сергей вертел в руках крохотный башмачок с бисерной пуговкой. Ольга, с утра бегавшая по лавкам, с порога кинулась к детской кроватке — слава богу, малютка как уснула, так и не просыпалась, — затем на скорую руку стала собирать на стол. Сергей предупредил ее, что заскочил буквально на минутку, — некогда.

— Так вот, — продолжала Ольга, — этого поступка оставлять нельзя. Преступно оставлять. Какая грязь, какая подлость!

Сергей Георгиевич морщился, словно от зубной боли. Речь шла о Забелло, его земляке. Помнится, яркая внешность Забелло так и бросилась тогда в глаза. Забелло, как и прежде, выполнял опасные обязанности связного. Во время своих частых посещений Владивостока он становился душой вечеринок, зажигательно плясал. Гости в азарте принимались подпевать и хлопать в ладоши. В компании это был незаменимый человек. Однажды он познакомился с девушкой из аппарата горкома партии. В следующий свой приезд Забелло и не вспомнил об этом знакомстве, и девушка в слезах призналась, что ждет ребенка. Ольга попробовала пристыдить Забелло, тот ответил ей грубостью. Возмущенная Ольга не находила подходящих слов.

— Пошляк, дрянь… мелкий человечишка! Я уже говорила с Луцким. Таких прохвостов опасно держать на ответственной работе. Они не имеют права… Но почему ты молчишь? Ты что, не согласен со мной?

Достаточно изучив характер жены, Сергей Георгиевич не мешал ей выговориться, утолить первый гнев.

— Оля, этот человек хорошо зарекомендовал себя по работе. Его очень ценит Всеволод Сибирцев.

— Добавь еще, что он козыряет и знакомством с тобой. Грязный тип! И вот что удивительно: почему он до сих пор выполняет ответственные поручения? Не понимаю.

— А что говорит Луцкий?

Ольга замолкла. В том-то и дело, что Луцкий тоже находился во власти подозрений. Но вмешаться он не мог: Забелло в эти дни пробирался в Хабаровск на связь с хорошо законспирированным Цоем.

— Оля, а тебе не кажется, что молодые люди сами разберутся? Ведь вполне возможно, что девушка тоже в чем-то виновата.

— Не знаю, не знаю. Не уверена. Хотя все может быть. — Она задумалась. — Но все равно, мужчина не должен быть подлецом!

Она попросила его очистить место на столе.

— У меня все готово. Садись и ешь. Тебе же некогда.

Подъехав с табуреткой, он сдвинул ворох обуви с угла стола. Одна пара башмачков показалась Сергею уже ношенной. Ольга, подавая на стол хлеб, тарелки, ложки, объяснила:

— Пришлось с рук купить. Этого размера нигде нет.

Обувь предназначалась семье Бориса Кларка, старого боевого друга, погибшего в восемнадцатом году под Читой. Вместе с Кларком они вступали в Коммунистическую партию. У Бориса остались пятеро детишек, пятеро сирот. Время от времени то сам Сергей, то Ольга отправляли Нюте, вдове Кларка, посылочку.

— Что-то размер, по-моему, великоват.

Ольга рассмеялась:

— Не забывай, что дети имеют обыкновение расти. Ты сколько их не видел? Ну вот, два года. Это же для старшей. Представляешь, какой она уже стала?

Она налила тарелку и себе, уселась напротив мужа.

— Забегалась сегодня. А вдруг, думаю, проснется? Маленькая она еще у нас. Скорей бы ходить начала.

— Ходить… — рассеянно произнес он и вдруг замолк, отрешился, ложка на весу, кусок хлеба за щекой, — забыл и жевать. Яркой картиной припомнилась веранда в сад и первые робкие шаги крохотного Степы, братика. Как счастливы были мать и отец! Далекое, навсегда закатившееся время… Неужели и он дождется и своими глазами увидит, как сделает первые шаги его собственный ребенок! Хорошо бы дождаться, дожить…

Ольга помедлила, затем осторожно положила ложку.

— Слушай, неужели так все плохо, так… опасно?

Он спохватился, пришел в себя, однако Ольга продолжала смотреть в упор, не позволяя отвести глаза. У них не было принято таиться и скрывать даже самое плохое.

— Ты не так меня поняла, Оля. Представь, я совершенно о другом…