Николай Кузьмин: Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

— Да, да, ты рассказывала. Но я хочу сказать: не надо нам никаких нянек. Мы на войне. Это же смешно!

— Ничего смешного!

Он взял ее за обе руки, заглянул в лицо.

— Оля, выкинь из головы. Мы начинаем перебираться в Хабаровск. Товарищи уже готовы. Нам надо задержаться. Не забывай, третьего — сессия нашего Совета. Мы проведем ее как следует. Понимаешь?

Он ушел. Она стояла у двери и слушала, как замирают внизу его шаги.

На улице Сергея ждал автомобиль. Поехали. Шофер, оборотившись назад, пожаловался, что сейчас его остановил японский патруль: проезд по улицам Посьетской и Тигровой закрыт.

— Говорю им: я же утром проезжал. Ничего не хотят слушать! А солдатни там, солдатни!

Задорно крякая, автомобиль катил по булыжной мостовой. Внезапно Сергей привстал и, тронув шофера за плечо, попросил ехать потише. На углу Алеутской из чердачного окна гостиницы «Централь» выглядывало два пулеметных рыльца. Пулеметы были направлены на здание областной управы.

«Сказать, что ли, Медведеву? Пусть потребует объяснить… Или лучше Цейтлину поднять вопрос в комиссии?»

Лазо, выскочившего из автомобиля, перехватил солдат в обтрепанной шинели. Пришлось остановиться. Солдат стал жаловаться, что пока он партизанил, у него каратели сожгли избенку, порушили хозяйство, сейчас жена с детишками ютится у соседей. Но, знамо дело, не век же будут ее подкармливать соседи!

— Дегтем плачет, не слезами! Не придешь, пишет, пропадем…

— Откуда сам? — спросил Лазо, увлекая солдата за собой.

— Мы рухловские, неблизкие. Шестой год воюю, все никак остановиться не могу. Как забрали на германца, так — без передыху.

Рухлово, Рухлово… Два года назад, в самое опасное время, Сергею Лазо пришлось скрываться там на конспиративной квартире у железнодорожного рабочего.

— Матвеевых там не знаешь?

Солдат остановился.

— Не припомню что-то… Это не у них ли под соломой дом, случайно?

— Нет, он на станции живет, в казарме.

— А! Сразу бы так и говорил. Я-то не железнодорожный сам. Мы деревенские, в соседстве, если можно так сказать. Но на станции бывал, заглядывал, приходилось… Нет, Матвеевых я что-то не припомню.

Рассказывая, солдат еле поспевал за стремительно шагавшим Лазо. Навстречу попадались озабоченные люди. Перед своим кабинетом Сергей заглянул в настежь распахнутую дверь, увидел стоявших кучкой Сибирцева, Луцкого, Цейтлина.

— Что-нибудь произошло, товарищи?

Не отвечая, все трое молча разглядывали смущенного солдата, сдернувшего шапку с головы.

— Сейчас, минуточку, — предупредил товарищей Лазо и увел солдата к себе.

Он выдрал из блокнота лист, не присаживаясь, набросал: «У партизана Сидорова белые сожгли избу — немедленно оказать ему помощь».

— Ступай на Полтавскую. Знаешь? Ну спросишь там, покажут. Найдешь Раева. Запомнил? Прямо к нему. Он все сделает.

Быстро вернулся в комнату, где его ждали.

— Провал в Хабаровске, — сообщил Луцкий. У него нервно подергивались губы. — Арестован Цой, с ним несколько человек. — Он помолчал и многозначительно добавил: — Наш связник — тоже.

— Перестань, слушай, — устало попросил Сибирцев. — Нельзя быть таким подозрительным.

Разговор у них, как видно, шел давно. Сергей Георгиевич вспомнил спор с женой насчет Забелло и мысленно стал на сторону Сибирцева. Как жестоко мы порою судим и выносим свои приговоры!

— Ладно, прекратим! — заявил Луцкий и добавил, что ему по-прежнему не нравится причастность арестованного связника ко всем последним провалам, в частности к аресту прапорщика Чемеркина в 34-м пехотном полку.

Он повернулся к молча слушавшему Лазо.

— На Светланской пулеметы видел?

— Видел. Что еще?

— Все японские резиденты срочно перебрались на корабли. Приказ. Казармы обкладывают мешками с песком. Ну и… патрули усилены. Это уж как водится.

— А у нас двадцать патронов на бойца… Выть хочется! — гневно произнес Сибирцев.

— Что в комиссии? — спросил Лазо.

Роман Цейтлин в недоумении поднял плечи, развел руками.

— То есть лучше требовать нельзя. Вежливость, улыбки. Больше того, мне они прямо заявили: пребывание войск на Дальнем Востоке не имеет никакого политического замысла по отношению к России. Слушаю и радуюсь. И — вдруг! Еду сейчас с Первой речки — возле станции стоят орудия. О-ру-дия! Это что же такое? На Эгершельде полно солдат. На Тигровой горе какие-то учения…

В соседней комнате отчаянно затрезвонил телефон. Все переглянулись. Луцкий, крепко стуча каблуками, направился к аппарату.